— Все, кому дорога честь и слава русской культуры и науки, — резко сказал он, — никуда не собираются уезжать. Я, как и большинство других ученых, раньше гордился тем, что далек от политики А теперь, представьте, горжусь тем, что целиком в ней. Мы в России — все в политике, ведь Россия строит новое, социалистическое общество.
— Но согласитесь, — воскликнул Браун, — чтобы построить социализм, нужна цивилизация! Ваше правительство и не скрывает того факта, что три четверти населения страны неграмотны. Как же вы намерены строить социализм?
— Ликвидируя неграмотность! — Комиссар Орел все-таки не выдержал.
— Это легче сказать, чем сделать, — пожав плечами, ухмыльнулся Браун, но тем не менее записал его слова в блокнот.
Комиссар Орел невольно — они сидели очень близко — заглянул в блокнот и прочитал: “Завтра быть у проф. Г.Остальского”. Комиссар Орел вздрогнул. Боже, кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он видел Верочку Остальскую, племянницу профессора.
— Попробуйте представить себе, ну хотя бы априори, на что способен раскрепощенный человек, и вы поймете, на чем базируется наша уверенность! Диктатура пролетариата. — Но комиссар Орел не успел закончить свою мысль.
— Вот, вот, — закивал головой Браун — Диктатура!.. Не будь ее, демократическая общественность Европы с большим пониманием и сочувствием относилась бы к нынешней России!
— Скажите, — уже еле сдерживая ярость, выговорил комиссар Орел, — скажите, господин Браун, почему эта ваша “демократическая общественность Европы” с большим пониманием и сочувствием относится к зверствам адмирала Колчака и прочих “спасителей России”, а не к Советской власти, давшей крестьянам землю, рабочим — работу и школы — детям?
Браун что-то пробормотал в ответ, и на несколько секунд в комнате воцарилось молчание.
— Буду рад, господин Браун, если мы оказались вам чем-то полезны, — сказал Лазарев и встал, давая понять, что разговор окончен.
Когда за немцем захлопнулась дверь Петр Петрович, улыбаясь протянул две руки комиссару Орлу.
— Ну-с, здравствуйте еще раз дорогой мой комиссар ЧК! Сколько мы с вами не виделись-то, а?
— Да-а, — протянул комиссар Орел. — Давно не виделись, Петр Петрович.
— А я предлагаю вам встречаться почаще, — как-то странно поглядывая на комиссара Орла, многозначительно произнес академик.
Комиссар Орел, почувствовав какой-то скрытый смысл и в словах и в интонации Петра Петровича, выжидательно смотрел на Лазарева.
— Если мне не изменяет память, — продолжал между тем академик, — вы когда-то много занимались проблемами Курской магнитной аномалии. Верно ведь?
— Да, — кивнул комиссар Орел, еще не понимая, к чему этот вопрос.
— Прекрасно! — воскликнул Лазарев. — А вам известно, что мы сейчас хотим вплотную заняться этой аномалией?
— Известно, — улыбнулся комиссар Орел, — мир слухами полнится.
— Так вот, дорогой мой ученик, почему я попросил вас приехать… Как вы посмотрите из мое предложение принять участие в работе комиссии по аномалии?
— С радостью согласился бы, — вздохнул комиссар Орел — Но это невозможно, Петр Петрович. Я ведь работаю в ЧК.
— Ну и что? — удивился академик — Станете работать у нас.
— В ЧК не хватает людей. Меня не отпустят. Да я и сам не имею морального права уйти оттуда сейчас, когда вокруг столько дряни.
— Ах вот как! — вскипел Лазарев. — Вы не имеете права?! А мы имеем право не думать о железе, которое сейчас так необходимо России? В ЧК не хватает чекистов, а у нас не хватает физиков, инженеров, техников! Короче, да или нет?
— Да, — рассмеялся комиссар Орел, — но ведь мне будет не так просто уйти — сейчас, сразу…
— А я вас сразу и не приглашаю, — проворчал Лазарев и улыбнулся. — Мне нужно было получить ваше принципиальное согласие. Я лично переговорю с Дзержинским…
— И потом я должен завершить самые неотложные дела.
Комиссар Орел ушел от Лазарева в радостном смятении.
Неужели он снова займется своей любимой физикой? Неужели’! Но прежде он должен выполнить клятву данную покойному Ивану Григорьевичу Бородину.
Пока существует бандитский отряд “поручика Викентия”, ему нельзя демобилизовываться…”
…Я с сожалением отложил подшивку “Маяка” в сторону.
Меня заинтересовало, чт я прочитал, но, увы, это не имело никакого отношения к жизни и смерти учителя Клычева.