Потом был провал. И опять человек в фиолетовом. У него были ласковые руки. И виноватая улыбка.
Вэй Усянь медленно прогуливался по комнатам резиденции Юньмэн Цзян. Время приближалось к полудню. Бесцветное небо накрыло все одеялом. Ни дождя, ни снега. Земля чернела. Лотосы пожухли. Деревья бросили листья и замерли.
Должны были явиться Лань Сичень с Лань Ванцзи. Лань Сичень напросился в гости.
Говорил, что подарок какой-то приготовил.
А Вэй Усянь с вечера в библиотеке больше не говорил с Лань Ванцзи. Не успел. Он не понимал, скучал ли. Все слишком быстро случилось. А еще он чувствовал непонятный стыд. Как теперь смотреть на Второго нефрита, если Вэй Усянь, поддавшись порыву, делал с ним такое? Даже на шутки не тянуло. Вэй Усянь никому ничего не сказал. Он спал ночами, и ему снился парень в белых одеждах, но не фигурой, до последней черты, а дымкой, призраком, видением. От таких снов немного екало сердце, и где-то внутри что-то сладко замирало.
Они, наверное, еще увидятся. Когда с Вэй Усяня снимут наказание.
Нет, они увидятся сегодня.
— Черт! — шепотом проговорил Вэй Усянь и шагнул вперед. И замер.
Он оказался недалеко от Пионовой беседки, стена основного помещения хорошо прятала Вэй Усяня. Но вот разговор, который ему не полагалось слышать, он услышал.
— И ты опять уедешь сегодня? Сыну пятнадцать!
— Я должен.
— Что ты должен? Ты должен нашему сыну! У него сегодня день рождения!
— Я должен там быть. — голос Цзян Фэнмяня был глух, безэмоционален.
— Ты сам придумал себе долг. Ты его уже выплатил тем, что забрал ее сына сюда. У тебя семья, а ты приволок это чудовище сюда.
— Не надо, — медленно проговорил Цзян Фэнмянь.
— Ты знал, чем ты рискуешь. И теперь не можешь побыть с собственным сыном в его день рождения?
— Я… Я должен. Я так виноват перед ней.
— Ты знал, чем она была. И это был заказ из Специального отдела. Они могли послать другого, но послали тебя.
— Да. И это очень тяжело. Жить с этим.
Юй Цзыюань расхохоталась.
— Извини, мне не понять!
— Пожалуйста…
Юй Цзыюань оборвала смех.
— Прошу тебя, побудь сегодня с сыном. Хоть один раз. Каждый год, именно в этот день, он не видит тебя. Пожалуйста, побудь с ним.
— Я не могу, — снова повторил Цзян Фэнмянь, и по звуку сделал шаг в сторону. Раздался звук рвущейся ткани.
— Ты ее так любил? — очень тихо спросила Юй Цзыюань, — Если ты ее так любил, то почему все еще остаешься здесь? Почему оставался все эти годы? Почему каждый год ты пропадал у нее, но возвращался? Если мы ничего для тебя не значим?
Цзян Фэнмянь долго молчал.
— Напомню тебе кое-что, — проговорил он спокойно, но в спокойствии его голоса скрывалось что-то страшное, — напомню тебе, что я убил ее. Вынужден был убить. Когда ее сила стала выходить из-под контроля.
Вэй Усянь сполз по стене.
— Весь их род такой!
Раздался звук пощечины. Но ни рыданий, ни вскрика — ничего.
— Хорошо! — сказала Юй Цзыюань с тихой яростью в голосе, — Хорошо! Но ты рискуешь тем, что приволок сюда ее щенка. Он — тоже носитель этой силы.
— А что?! — вот теперь Цзян Фэнмянь повысил голос, — Мне нужно было убить его тоже? Шестилетнего ребенка?! Ты вообще слышишь, что ты говоришь?!
— А ты вообще слышишь, что сам говоришь? Лучше уничтожить зло в зародыше, чем потом смотреть, как все разрушается. Он — чудовище. Если не сейчас такой, так станет таким.
Раздался звук удара, словно кто-то ударил кулаком по деревянной балке.
Вэй Усянь медленно поднялся с колен и пошел, ничего не видя перед собой. Внутри него боль сделала все черно-красным. Его затошнило, но добежать до воды и выплеснуть все из себя он не смог бы. И не потому что ноги не держали, просто тошнота была какой-то странной.
Пальцам почему-то стало горячо и щекотно. Вэй Усянь дотронулся до оббитой деревом стены с рисунком из цветов. Его пальцы оставили черные пятна, как будто стену прожгли.
— Я чудовище, — сказал он шепотом.
Он пошел вперед, дотронулся до вазы, и ваза лопнула, разлетевшись на несколько крупных кусков. Сухоцветы в ней загорелись.
— Я чудовище, — сказал он снова.
***
Цзян Чэн искал Вэй Усяня, но не находил. В главном зале уже приготовили столы для гостей. Холодные закуски — китайские и европейские — уже стояли на столах. Кухня была полна запахами готовящихся кушаний. Сестра выбирала каждому из них по наряду — и именно для этого Цзян Чэн и искал брата.
Но нигде не находил.
Заглянул на кухню — нет его там. Заглянул в лодочные сараи и на причал — там тоже нет. Заглянул в скотный двор — и там нет. Нигде нет. Потому Цзян Чэн просто прогуливался, ожидая, что снова услышит смех брата, который придумал очередную проказу.
Но вместо этого Цзян Чэн услышал крики. Он побежал в сторону Пионовой беседки, и не увидел ничего, кроме огня и разрушения. Огонь, несмотря на известную в Юньмэн Цзян сырость, быстро схватил дерево. Комья земли и камни летали как снаряды. Люди кричали, затем хрипели, затем замолкали.
Тут Цзян Чэн увидел размозженную голову слуги, у которого вытек глаз. Цзян Чэн закрыл
руками рот и попятился.
— Мама… — растерянно проговорил Цзян Чэн, — Папа…
Крики уже раздавались как будто со всех сторон. И грохот, и вонь.
Небо то ли посерело, то ли почернело.
И тогда Цзян Чэн увидел Вэй Усяня. Лицо его словно смыло — лишь покрасневшие глаза выдавали силу его безумия. Вэй Усянь шел вперед и разрушал все, что попадалось под руку. Убивал всех, кто попадался под руку. Кто-то из слуг ринулся к нему с мечом, но Вэй Усянь шевельнул лишь одним пальцем, и шея слуги изогнулась под невероятным углом и треснула.
— Вэй Ин… — произнес Цзян Чэн, делая шаг.
Вэй Усянь прошел мимо, словно не заметил его.
Цзян Чэн повернул голову туда, откуда Вэй Усянь пришел. И увидел две фигуры в фиолетовом, что распластались среди огней пожара. Дым заволакивал пейзаж, но кольцо на пальце матери ярко блестело. Цзян Чэн подбежал к телу матери, проверил пульс, снял кольцо.
Он все понял.
Ближайшая комната была как раз главным залом, а оружейная находилась далеко. Цзян Чэн ворвался внутрь и схватил со стала два ножа. Краем разума он подумал, что бить ими будет сложно, но если нанести такими ножами раны, то они будут болезненны.
Он не собирался убивать Вэй Усяня. Он собирался его остановить.
Вэй Усянь шел вперед как молния, как комета, как чудовищный поезд. Он что-то шептал себе под нос, но Цзян Чэн не слышал, что именно. Он догнал брата, и всадил ему под ключицу нож. Другой — всадил под другую ключицу. Вэй Усянь пошатнулся.
— Что же ты меня не отшвырнул, как других? — спросил Цзян Чэн, вытаскивая ножи. Вэй Усянь упал на колени. Цзян Чэн всадил нож ему в живот. Другой — под солнечное сплетение.
— Говори! — заорал он, — Почему ты не убил меня! Я прошел мимо тебя!
На губах Вэй Усяня выступила кровь, и он слегка кашлянул. Он снова что-то тихо пробормотал.
— Что? Не слышу! — Цзян Чэн наклонился, всаживая нож в грудь Вэй Усяня. Цзян Чэн весь вспотел, и то ли пот, то ли слезы, то ли дым от пожара — невыносимо резал глаза. Цзян Чэн хрипел. Он по плечи перемазался кровью Вэй Усяня.
Цзян Чэн перевернул Вэй Усяня на живот и несколько раз всадил в него ножи.
— Я чудовище… — проговорил Вэй Усянь. И изо рта его запузырилась кровь.
— Что же ты, сволочь такая, наделал… — заревел Цзян Чэн и вытащил ножи, — Почему… За что… Что же ты… Вэй Ин… Скажи мне, почему…
Цзян Чэн смахнул слезы окровавленной рукой. И кровь Вэй Усяня осталась у него на лице. Он отнял ладонь от лица и взглянул на кровь на своих руках.
— А-а-а-а-а… — проговорил он и замер.
Где-то кричали люди. Люди тушили пожар. А он убивал брата.