Может ли статься, что сила досталась мне от отца?
Каким он был?..
Эрик застает меня за этими мыслями, когда выходит из ванной. Прежде чем успеваю пискнуть, подхватывает и заносит внутрь. От кресла, которое зацепила магия смерти, не осталось даже воспоминаний, на его месте стоит другое. В него меня и опускают, заставляя сунуть ноги в глубокий таз с горячей водой.
— В ванную тебе сейчас нельзя, — говорит он. — Поэтому сиди здесь.
— Смирно? — я вскидываю брови.
Эрик замирает и смотрит пристально-пристально.
Потом произносит:
— Все верно. Смирно, Шарлотта.
Мне очень хочется проверить, что будет, если я не стану сидеть смирно, но он уже выходит за дверь. От горячей воды ноги согреваются мгновенно, а вместе с ними согреваюсь я вся. Покрывало больше не нужно, я позволяю ему сползти на пол, и только тут замечаю, что ковер тоже заменили. Ни следа испепеляющей темной силы.
Глаза закрываются сами собой, поэтому приходится подпереть ладонью подбородок.
Смотрю на поднимающийся от тазика пар и пытаюсь поймать какую-нибудь фигурку в дымке, но она расплывчатая, как… как проступающая сквозь стену белесая тень. На мгновение она замирает над пустой ванной, обретая смутные очертания мужской фигуры, а потом рывком бросается вперед.
На меня.
Сидеть и трястись под одеялом — не самое лучшее завершение вечера. У меня по-прежнему зуб на зуб не попадал, только теперь уже точно не от холода. Чувство, что в тебя вливается чистая ярость и злоба, ледяная и неумолимая, заставляло внутренне сжиматься. Зубы звучно клацнули о чашку с чаем и настойкой, которую мне принес Эрик.
— Шарлотта, здесь нет призраков.
— Да? Тогда что я, по-твоему, видела?
— Уверена, что это был не сон?
— Если я не сплю сейчас, то в ванной точно был не сон, — отрезала я. — Почему ты мне не веришь?
— Потому что будь здесь призрак, я бы его почувствовал. Увидел.
— Но…
— Я говорил тебе про свое проклятие, Шарлотта, — голос его прозвучал глухо. — Я не маг смерти, но я вижу смерть. Вижу Грань. Вижу обратную сторону жизни и все, что с ней связано, потому что я умирал.
От такого признания даже я похолодела. Отставила чашку, чудом не промахнувшись мимо тумбочки, осторожно коснулась его руки.
— Прости.
— Это часть моей жизни, — он отмахнулся от собственных чувств, как от ничего не значащей ерунды, и руку отнял тут же. — Просто я хочу, чтобы ты была спокойна.
Наверное, именно так и стоит успокаивать девушек. Небрежным тоном заявляя, что ты умирал.
— Я… — после такого даже толком и не знаешь, что сказать. — Просто это чувство было настолько ярким…
Поежилась, вспоминая, как в меня врезалась белесая фигура. Врезалась сквозь мгновенно утративший краски мир, заполняя меня собой, лишая возможности дышать, пошевелиться, хоть слово сказать. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного… никогда, и надеюсь, что уже не почувствую.
— Сны иногда бывают очень яркими, Шарлотта.
Да уж, кому как не ему это знать.
— Ты задремала, глядя на пар, а перед этим замерзла. Одно наложилось на другое…
В точности так же, как в предыдущем сне.
— Поэтому так и получилось.
— Надеюсь, — вздохнула.
— Только поэтому, — Эрик кивнул на чашку. — Допивай чай и спать. Помимо прочего, призраки не могут нападать на людей.
— Не могут? — я приподняла брови. — Почему?
Чашка в руках больше не дрожала, и это определенно радовало.
— Потому что это бестелесные существа, без сознания и тем более без разума. Отголосок испытанной человеком эмоции в последние минуты его жизни. Они остаются на местах смерти, привязаны к ним. Со временем их силы истощаются, и призраки просто развеиваются без следа.
— А люди… то есть… все так остаются после смерти?
— Нет, только те, кто испытал какое-то сильное чувство в момент гибели. Чаще всего призраки — последствия насильственной смерти.
Я поежилась.
— Они что-нибудь чувствуют?
— Только последние отголоски испытанного.
Бррр, ужас-то какой. Все время чувствовать страх, боль или ярость…
И снова я мысленно вернулась к случившемуся. В моем сне, как уверял Эрик, этот призрак, это непонятное существо, точно было злым. Не просто злым, это был сгусток концентрированной ненависти, направленной на меня.
— Подозреваю, что совсем не так, как мы, Шарлотта. То, что остается, это уже не человек. Сгусток, всплеск, бесформенное неопределенное нечто.
— То есть призраки не могут обретать форму?