Красивая наружность, и гнилое нутро. То же самое, впрочем, я мог и сказать о нашей религии. Но религиозные деятели современности, по крайней мере, перестали устраивать людям гестапо, что радовало.
— Войдите, — приказал Барвэлл.
В кабинете было светло. Под потолком горел красивый осветительный сапфир. Свет выдергивал из темноты жуткие чучела голов диковинных грешников, висевших на стенах в качестве трофеев. За массивным офицерским столом черного цвета в красивом стуле расселся обер-офицер Барвэлл. Я представить не мог, сколько стоило внутреннее убранство комнаты, но черное дерево — большая роскошь в Антерре. Такое себе могли позволить единицы. К тому же, дерево не простым было, а магическим. Оно чудесным образом восстанавливало силы.
Маша тоже находилась тут. Сидела в красивом ночном белье на краю мягкой офицерской кровати. Заправленной гладкими простынками. У меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, так сильно оно заколотилось. Я глядел на Машу едва сдерживая слезы, желая сейчас же свернуть Барвэллу шею, и выбросить его из окна, но Маша не обратила на меня никакого внимания.
Взглянула коротко, и опустила отстраненный взгляд в пол.
— Обер-офицер, — берсерк отсалютовал. — Я привел чернокрылого по вашему приказанию.
— Молодец. Теперь можешь валить, — отмахнулся Барвэлл, накапав красного воска на закрытый конверт, и затем припечатав его ангельской печатью.
— Слушаюсь!
Берсерк убрался из кабинета и закрыл за собой дверь.
— Андрей! — Маша энергично вскочила с кровати и бросилась в мои объятия. Это шокировало меня. Я не мог пошевелиться, не понимая, обнимать Машу, или не обнимать. Переводил непонимающий взгляд с Маши на Барвэлла, и с Барвэлла на Машу.
— Завидую я вам, молодым, — ухмыльнулся Барвэлл, и в голосе его чувствовалась глубокая тоска.
Не сдерживая эмоций, я крепко обнял Машу и исцеловал ее щеки. Она прижималась ко мне, плакала, и рассказывала, как же была напугана. Как боялась, что ее изнасилуют, как боялась, что больше меня не увидит. А потом мы страстно поцеловались. Прямо как тогда, под дождем на Невском проспекте, у всех на виду. Приятно было снова ощутить мягкость и сладость ее губ. Сказать, что я не мечтал об этом после разлуки — соврать.
Что между нами изменилось — я не знаю, но попав вместе в ситуацию, где друг без друга выжить нереально, мы отбросили прочь мелкие ссоры и разборки. Я ненавидел себя за то, что бросил ее в прошлый раз, на Земле, и больше не хотелось так облажаться.
Мне вдруг стало понятно, как сильно я ее любил. В отрыве от бытовых проблем. В отрыве от семейных распрей, в отрыве от всего того, что влияло на отношения с ней раньше. Ее семья меня ненавидела, смотрела на меня свысока, но теперь никто не мог помешать.
Никогда нельзя давать родственникам лезть в отношения. Иначе ничем хорошим это не закончится.
— Приятно на это смотреть, — одобрил Барвэлл. — Когда-то у меня тоже была любовь.
— Что происходит? — хмуро спросил я, оторвавшись от Маши.
— Не волнуйся, — Маша поспешила успокоить, положив руки мне на грудь. — Он на нашей стороне.
— Чего? — я чуть челюсть от удивления не обронил. — Как это, на нашей? Он же ангел!
— А у ангелов нет эмоций и сердца? — спросил Барвэл, сцепив пальцы в замок. Брони на нем не было, но выглядел он внушительно. Мускулистый, мощный, белая офицерская рубашка едва не разрывалась. — Мы ведь тоже чувствуем. И поверь, далеко не каждого устраивает установленный Алланделом порядок.
Верилось слабо. Ангелы выглядели кончеными фанатиками, по самую макушку поглощенными идейными соображениями любимого диктатора. Тяжело допускалась мысль, что прихвостням Алландела кого-нибудь жалко, кроме себя.
— Думаете, я вам так легко поверю, обер-офицер?
— Он пальцем меня не тронул, — сказала Маша. — И защищал от посягательств сослуживцев.
— Присядьте, оба, — Барвэлл пригласил нас за стол.
Мы уселись в гостевые стулья, и наблюдали, как Барвэлл разливал чай по стеклянным чашкам. Стеклянные чашки — дорогое удовольствие, доступное лишь аристократам. Непонятно, трофейные чашки, или нет. Если нет, то Барвэлл не просто обер-офицер. Он еще и представитель знати. Знать. Офицер. Сострадание людям.
В голове не укладывалось.
Обычно, высота социального положения ангела соответствовала силе ненависти к другим расам. Такая вот линейная зависимость.
От чая приятно пахло целебными травами. И был он густого зеленого цвета. Вид не очень аппетитный, но на вкус оказался ничего — сладкий. Сладкий даже без сахара.