Получалось у нее безумно красиво. В ее мягком и мелодичном голосе теплилось столько любви и нежности, что меня могло вытащить из любой апатии. Она тихонько пела, а я клал голову ей на плечо, и с наслаждением слушал. В груди теплело от радости и умиротворения, и я был готов слушать ее песни бесконечно.
Сейчас Маше могла помочь капелька этого тепла, которая когда-то помогала мне. К тому же, в мире антерры эта песня могла сработать как заклинание с неожиданным эффектом, что склонило меня к риску опробовать ее. Я не боялся умереть. Если Маша и вырвет мне сердце — ничего страшного со мной не случится. У божеств тела устроены иначе, и я вполне мог существовать без любых важных органов. Более того, я мог с самого начала прикончить Машу одним ударом, но не позволил себе этого, потому что до последнего цеплялся за ее жизнь.
Ей надо вспомнить, какой она была, надо показать, что ее предназначение — нести свет, а не гасить его. Я метко воткнул наушники ей в уши, и так крепко зажал их ладонями, что ей ни за что не удалось бы отстранить меня.
— Что ты…. — Маша изобразила лицом недовольство, как вдруг проглотила слова, и оцепенела. Взгляд ее стал мутным и удивленным.
Я тоже слышал песню, слышал слова, музыку, интонации, но только не в наушниках, а воображении:
Для меня эта песня значила многое. Она погружала меня в теплые воспоминания, когда мы с Машей были счастливы, и вместе могли преодолеть любые трудности. У меня не было ни малейшей надежды, что это сработает, но я был обязан попытаться. Попытка вразумить Машу песней была скорее порывом отчаяния перед нанесением фатального удара по человеку, которого я снова полюбил всем сердцем. Мне даже представить было трудно, как я отгонял ее от себя и пытался сбежать, когда она нашла меня в лесу.
Темная муть в глазах Маши рассеялась, взгляд обрел привычно мягкое, но удивленное выражение. Ее лицо сделалось как у человека, который очнулся от страшного сна в непонятном месте.
— Андрей?! — она перекрикивала свист ветра, игравшего ее волосами. Она опешила, когда увидела, что вспорола мне треть грудной клетки. — Господи, Андрей! Что делать?!
— Выдергивай, — уверенно крикнул я. И она выдернула когти. В груди возникло облегчение, и рана зачесалась, затягиваясь.
— Господи, — по бледной щеке Маши скользнула слеза, смешавшаяся с кровью. — Что я натворила? Что же я наделала?!
— Успокойся! — я избавился от шлема, чтобы убрать барьер, разделявший меня с Машей.
— Нет, — Маша вдруг изобразила лицом уверенность, а во взгляде ее чувствовалась гадкая горечь от собственных поступков. Она поняла, что все ее деяния были не сном, а реальностью. — Андрюша, — она положила окровавленные ладони мне на щеки. — Эта тварь еще во мне. У нас нет времени. Черную дыру нужно закрыть! Иначе сюда вырвутся…. Всему будет конец!
— Кто вырвется? — не понял я.
Она повернула ладонь тыльной стороной к своему подбородку, поднесла ее к груди. Над ладонью засветилось лучистое пятнышко рубинового света, и из него появились песочные часы, будто по мановению волшебной палочки.
— Бери! Без тебя я не справлюсь! — Маша протянула мне часы. — Это даст тебе силы, чтобы насытить черную дыру айцуром и схлопнуть ее! Не волнуйся, я выживу, и все выживут! Только тебе придется погибнуть.
Я нахмурился. Мне предстояло пожертвовать собой, но я был доволен этим. Деваться было некуда.
«Кого выберешь, меня или Лизку?» — этот вопрос снова возник в голове, и теперь я знал, как на него ответить.
Я сам брошусь в пропасть, чтобы они выжили.
Пространственные аномалии разрушили щит ангелов и частично повредили Энграду. Наши войска могли без проблем взять гору, а значит, я был не нужен. Но прежде, чем закрывать дыру, я должен был убить Алландела, и 100 % силы дадут мне это сделать.
Я взял часы, и они распались у меня в ладони на мельчайшие частички света. Частички света будто снежинки легли на кожу, и впитались в нее, растворившись.
— Обещай, что ты поможешь Милене, — обратился я к Маше, крепко взяв ее за руку.
— Ты сам поможешь, — улыбнулась Маша. Глаза ее заблестели от слез, а у меня похолодела спина.