Слушая рассказ сестры, Джессика нахмурилась. Она вдруг почувствовала щемящую нежность к Грею Харди, представив, каким одиноким было его детство. Но разве память о собственном одиночестве не должна была сделать его более отзывчивым к чувствам собственного сына? С другой стороны, она достаточно хорошо знает психологию, чтобы понимать: взрослые порой причиняют своим детям те же беды, от которых сами страдали в детстве. Иногда они делают нарочно, но гораздо чаще – невольно, не осознавая, что из-за глубоко захороненных в душе горечи и негодования не могут избавиться от груза прошлого и подсознательно переносят свою обиду на другого ребенка, своего собственного, которому выпала более счастливая судьба. Услышав подобное объяснение, большинство родителей сердились и принимались яростно его отрицать, даже когда им объясняли, что они действуют неосознанно.
Может быть, Грей Харди тоже принадлежит к числу таких родителей и подсознательно обижается на своего сына? Мысленно упрекнув себя, что спешит с необоснованными выводами, Джессика постаралась сосредоточиться на изучении карты. Сейчас Фредерику больше всего нужен человек, который ненавязчиво и бережно укрепил в нем доверие к отцу, помог бы отцу и сыну лучше понять и полюбить друг друга.
Но это не мое дело, сказала себе Джессика. Я могу только попытаться успокоить Фредерика и внушить ему, что убегать из дому опасно. Очень жаль, что Грей Харди не потрудился найти для сына более внимательную и отзывчивую няньку, чем миссис Моррел, потому что от отца мальчик, по-видимому, не дождется эмоциональной поддержки и утешения: у Грея с этим и у самого неблагополучно.
Дом Харди Джессика нашла без труда. Когда она подъехала к воротам, те автоматически открылись, и она оказалась на посыпанной гравием подъездной аллее.
Аллея огибала дом и вела не к парадному входу, а уходила под кирпичную арку, за которой когда-то располагались конюшни. Остановившись на заднем дворе, Джессика вышла из машины.
Интересно, ей показалось или звук ее шагов по гравию и впрямь звучал очень громко?
Она вернулась к парадному входу, задержавшись, чтобы полюбоваться подстриженными тисовыми деревьями, с двух сторон окаймлявшими дорожку. За ними в отдалении виднелся пруд правильной формы и фонтан. Должно быть, поддерживать такой дом и сад в порядке стоит целое состояние. С этой мыслью Джессика поднялась по лестнице и дернула за цепочку дверного колокольчика.
Довольно долго в доме никто не откликался, и Джессика даже подумала, уж не велел ли Грей Харди своей экономке не впускать ее, когда дверь внезапно отворилась, насколько позволяла цепочка, и знакомый голосок робко спросил:
– Это вы, Джессика?
– Фредерик! А где же миссис Моррел?
Мальчик снял цепочку и открыл дверь, впуская Джессику в дом.
– Она ушла домой. Она сказала, что ей платят не за то, чтобы она со мной сидела, и что я действую ей на нервы, – грустно поведал мальчик.
Громадный холл с низким потолком из толстых дубовых балок, отполированным до блеска полом и огромным камином был безупречно чистым, но казался каким-то неуютным. На дубовый комод у стены так и просился кувшин с цветами, полу явно не хватало пестрого ковра.
На второй этаж вела изогнутая лестница с витыми резными столбиками перил. Мягкий солнечный свет, падающий в окно на площадке между двумя пролетами, освещал изрядно потертые дубовые ступени. Уже переведя взгляд на красивую кованую люстру, Джессика подумала: странно, что никому не пришло в голову положить на подоконник лестничного окна мягкую подушку. Она снова отметила, что, несмотря на безупречную чистоту, дом кажется неприветливым.
Фредерик взял ее за руку и потянул в сторону одной из многочисленных дверей, выходивших в холл.
– Ты совсем один? – спросила Джессика.
– Да, отец на работе.
– А миссис Моррел, как я поняла, ушла. Она собиралась вернуться?
Мальчик отрицательно покачал головой.
– Нет. Она сказала, что ноги ее больше не будет в этом доме… во всяком случае, пока я здесь. Она сказала, что дети ужасно надоедливы и она может запросто найти работу, на которой ей не придется иметь с ними дело. – На глазах мальчика вдруг выступили слезы. – Отец на меня рассердится, правда? Но честное слово, я не нарочно пролил молоко, я просто поскользнулся, в кухне такой скользкий пол…
Джессика почувствовала, что в ней снова поднимается злость на Грея Харди. Что же он за отец такой, как он мог доверить ребенка столь явно не подходящей для этой роли особе, этой миссис Моррел! И о чем думала эта женщина, когда оставляла шестилетнего ребенка совсем одного в доме, прекрасно зная, что о нем некому позаботиться?
Фредерик открыл дверь, за которой оказалась кухня. Увидев на каменном полу лужицу молока, из которой торчали осколки стекла, Джессика нахмурилась еще сильнее. Неужели миссис Моррел ушла, даже не убрав разбитое стекло?
Велев Фредерику не подходить близко, Джессика принялась наводить порядок. Пока она прибиралась, Фредерик со слезами в голосе начал рассказывать, что он пролил молоко, когда хотел налить его в тарелку с кукурузными хлопьями. Холодильник, в котором стояло молоко, располагался над морозильной камерой, и его ручка была явно высоковата для шестилетнего ребенка. Слушая рассказ мальчика, как он пододвинул табурет, чтобы открыть холодильник (а миссис Моррел, по-видимому, в этот момент спокойно попивала чай), Джессика не знала, на кого злится больше – на эту женщину или на отца Фредерика. Обоим еще повезло, что никто из них не попался мне под горячую руку, думала Джессика.
Неужели миссис Моррел, немолодая уже женщина, не понимала, что ребенку опасно забираться на табурет, чтобы открыть холодильник? Да и как ей вообще могло прийти в голову, что шестилетний ребенок может сам приготовить себе завтрак?
Не желая совать нос в чужие дела, Джессика все же спросила Фредерика, почему миссис Моррел сама не налила ему молока.
– Она сказала, что кормить меня – не ее работа. А еще она была очень сердита. Она сказала, что после того, что я натворил вчера, я не заслуживаю завтрака и что меня нужно высечь и запереть в моей комнате. – На лице Фредерика появилось испуганное выражение. – Джессика, вы ведь не расскажете отцу, что я пролил молоко? Не расскажете, правда?
– Если ты просишь, не расскажу, – заверила Джессика, мысленно скрещивая пальцы.
На самом деле она собиралась выложить Грею Харди все, что думает по поводу мужчины, оставляющего своего ребенка на попечении особы вроде миссис Моррел.
Время близилось к обеду, и, поскольку из-за утреннего происшествия Фредерик практически остался без завтрака, Джессика открыла холодильник и принялась исследовать его содержимое. Безобразие! В нижнем морозильном отделении оказалось множество замороженных полуфабрикатов и готовых обедов, но не было ничего, хотя бы отдаленно соответствующего потребностям ребенка. Ни овощей, ни фруктов, ни продуктов, из которых можно приготовить более или менее полноценный здоровый обед.
Отыскав хлебницу, Джессика обнаружила в ней полбатона зачерствевшего белого хлеба, зато она нашла полную банку печенья. С отвращением отодвинув ее от себя, девушка повернулась к мальчику и объявила:
– Фредерик, нам с тобой придется поехать за покупками.
Было тепло, и Фредерик мог ехать в шортах и футболке. Перед отъездом Джессика нашла в своей сумочке листок бумаги, написала коротенькую записку и оставила ее на кухонном столе – на тот почти невероятный случай, если миссис Моррел сообщила Грею Харди, что уходит и оставляет Фредерика одного, и Грей заглянет домой проверить, все ли в порядке.
Поскольку у Джессики не было ключей ни от одной из дверей, парадный вход она заперла изнутри, а заднюю дверь пришлось оставить незапертой. Оставалось только надеяться, что в их отсутствие никто не залезет в дом. В ближайшем городке был неплохой продовольственный магазин, поэтому Джессике не нужно было ехать в Лудлоу. Поставив машину на стоянку и взяв продовольственную тележку, она спросила Фредерика, что он любит из еды. По его ответам можно было заключить, что его мать весьма строго придерживалась правил здорового питания. Однако когда Джессика стала расспрашивать о матери, мальчик изумил ее ответом: