Он не стал дожидаться ответа. Может быть… потому что, знал его?
***
Следующую пару я просидела, как в тумане, а потом и вовсе сбежала домой, наплевав и на все свои планы.
Захлопнула за собой дверь, стянула ботинки, отбросила куртку и упала на кровать. Закрыла лицо подушкой и разревелась со всхлипами и судорожными вздохами, как в детстве. А после заснула, сама не поняла как. Провалилась в темень да и зависла там на десять часов. Проснулась от настойчивой вибрации мобильника, поставленного на беззвучный режим.
Номер был незнакомый, и я помедлила, прежде чем брать трубку, но в конце концов нажала на “Приём” и прислушалась.
В трубке раздался недовольный голос Павла:
— Тина, блин! Сколько можно дрыхнуть! Иди, убери эту козу с порога! И предупреждая вопросы — телефон твой взял в деканате. А теперь поторопись! — Раздались гудки. Павел повесил трубку.
Я вздохнула, сонно впихнула ноги в тапочки и вышла из комнаты в длинный коридор, в конце которого Нина Валерьевна, хозяйка квартиры, в которой я снимала комнату, мужественно не пускала Павла на порог. Нина была козой, (вот уж кому точно облик подходил на сто процентов) да к тому же глуховатой, и с места её так просто было не сдвинуть.
— Аустина правила знает! — наставительно увещевала она, перегородив коридор своей сдобной тушей. Я поморщилась. Не любила полное имя. — Да, знает! Никаких домашних свиданий, пока она снимает комнату в моей квартире! Тем более ночью! На часы посмотри, уже почти полночь. Так что уши мне не заговаривай, я за версту твои похабные мыслишки читаю! А у нас не притон! Нужно будет, Аустина позвонит. Не потеряетесь.
Я дипломатично кашлянула в кулак.
— А-а, вот и Аустина! Твой кавалер? Манер не знает! Молодёжь совсем от рук отбилась. — Блеяла она, и вдруг запнулась, захлопала ресницами. — Ох, Аустиночка, ты что ли плакала? Не из-за этого ли грубияна?
Я в испуге отвернулась, пискнула:
— Ой! Извините! — а потом Павлу, чья макушка маячила в коридоре: — Выйду через пять минут. Подожди на улице. — И стремглав бросилась в комнату приводить себя в порядок.
Не удивительно, что Нина Валерьевна что-то заподозрила. Подводка была размазана по щекам, а нос и губы распухли будто пчёлы покусали. Стыдно-то как… Что про меня Павел подумал? Что я сутки рыдала из-за пары царапин, оставленных Гиенами? Ему-то куда больше досталось!
На приведение “фасада” в норму потребовалось не меньше четверти часа. Так что я немного опоздала, о чём Койот не преминул сообщить, стоило мне оказаться на улице. Я только зябко пожала плечами в ответ, а потом замерла, глядя на соединяющий нас с Павлом… трос.
Называть это “нитью” не поворачивался язык. Узы теперь были толщиной с палец и светились, как неоновая трубка. Я поднесла руку. Пальцы закололо, словно от сотен незримых иголочек. От удивления, даже как-то позабылись утренние неприятности с Алеком. Я вопросительно посмотрела на Койота, надеясь найти ответы в его лице. Но там царила одна лишь озабоченность и усталость. А ещё цвели синяки и ссадины. особенно яркий фингал красовался под правым глазом. Неудивительно, что хозяйка квартиры так взбеленилась. А ведь если бы не я, Павел бы бед не знал! Хотя вопрос о том, зачем он помог и что попросит взамен, оставался в силе.
Не говоря ни слова староста развернулся и пошёл во дворы, я двинулась следом. Ветер заунывно шуршал пооблысевшими кронами, заставляя ёжиться и глубже запихивать руки в карманы.
Сегодня Койот пах иначе. Всё так же сухой травой, но пропала едкая нота, от которой хотелось воротить нос. Да и моя лиса больше не выказывала страха, разве что настороженность. За прошедшую ночь между нами многое поменялось. Спохватившись, я сказала в угрюмую спину:
— Э-э, Спасибо. Правда, спасибо… что помог вчера. Я бы пропала, если бы не ты.
Койот сделал вид, что не услышал, но уши его дрогнули.
Мы прошли до конца дома и завернули на пустынную площадку для детей. Ночная тишина и тени преобразили её, делая похожей на музей потерянного детства. Забытые игрушки в песочнице. Покосившиеся, облупленные лошадки на ржавых пружинах. Одинокие качели, тревожно колыхающиеся под весом невидимых малышей.
Койот вбежал по железной горке и уселся сверху, свесив ноги и хвосты. Я поднялась по лесенке и села рядом. Сказала:
— Странное место ты выбрал.
— Зато безлюдное.
В этот же момент протяжно заскрипел ржавый флюгер на крыше навеса, и я вздрогнула. Павел скептически покачал головой, буркнул:
— Ветер.
К щекам невольно прилил жар смущения, и я порадовалась, что вокруг темно. Не глядя на меня, староста мрачно сказал: