- Сказал же! - оскалясь и имитируя интонации убиенного шефа, с угрозой промолвил Витек. - Едем в пампасы, нужны бабки... Старайся-напрягайся!
Поканючив о несправедливости подобного рода требований, цыганка, вздыхая, отправилась на второй этаж - дескать, вдруг да сумеет перехватить необходимую сумму у родственничка-фальшивомонетчика.
Вернулась минут через пять, вручив наглому посетителю три тысячи долларов и сообщив, что работа по внедрению в ответственный документ фотографии Витька уже началась. Попутно задала меркантильный вопрос: кто и когда за изготовление данного удостоверения личности заплатит?
- Это - с Чумой... - отчужденно покачал головой Витек. - Мне что сказано, то и передал...
Цыганка вновь обморочно и смиренно вздохнула.
При первом же взгляде на искусно вклеенную фотографию с безукоризненным оттиском Витек понял, что в этом вертепе находятся профессионалы высочайшей квалификации и всесторонней уголовной ответственности. Он даже хотел проронить вполне естественное "спасибо", однако, вновь вспомнив Чуму, удержался: внезапная вежливость бандита могла поневоле насторожить прожженную мошенницу своей несообразностью.
Вежливость среди таких, как Чума, была признаком слабости - это Витек уяснил прочно. А потому, лишь холодно кивнув, сунул деньги в карман и отправился вальяжной походкой к машине, ощущая на спине испытующий взор хозяйки дома...
Приехав на бывшую квартиру Весла, он вымылся под душем, собрал необходимые вещи и позволил себе несколько часов сна, весьма освеживших его после бдительного производства ночного шмона в квартире Чумы.
После заехал в уже закрывающийся банк, купил справку на выманенные у цыганки доллары.
К ночи, спрятав машину в знакомой до слезливой сердечной истомы березовой рощице рядом с поселком, двинулся согбенным призраком к дому соседки-любовницы. На свой дом старался не смотреть: больно...
Взбрехнул сенбернар, заслышав шорох ночных шагов, и тут же взвизгнул радостно и нетерпеливо.
- Тихо, малыш, тихо... - зажимая ладонью пасть любимца, с неуемным ликованием вылизывающего его лицо, шептал Витек, отстегивая от ошейника цепь. - Ну, пошли гулять... Рядом! Да что же ты скачешь козлом! Вот обрадовался... Ну! Рядом, тебе говорю! Разбудишь лихо на мою голову...
Уложив на заднее сиденье возбужденного возвращением хозяина пса, тронулся в обратный путь.
А солнечным полднем следующего дня его "жигуленок" стоял в веренице машин, выстроившихся у украинского пограничного пункта.
Подошедший к Витьку белобрысый таможенник с презрительной гримасой на щекастой, толстогубой морде, кивнув на выглядывавшую из оконного проема радостную собачью морду, недовольно процедил:
- А это еще что за пассажир? Какого хрена?
- Везу на международную выставку, - смиренно доложился Витек. Родословная, сертификат этот... ветеринарный - все в норме, наши вон проверили...
- Ваши мне по барабану! На выставку, говоришь? - В свиных глазках охранника украинской экономики мелькнуло подозрение. - Ну-ка, пусть выйдет...
- Зачем?
- Я сказал!
- Ага... - Витек с покорностью раскрыл дверцу, уязвленно постигая истину, что там, где начинается свобода одного человека, кончается свобода другого.
Пес с готовностью выпрыгнул из машины; встав у переднего колеса, задрал лапу, остудив тормозные колодки.
- Десять часов без оправки... - извиняющимся тоном произнес Витек.
- Десять часов! - повторил за ним молодой парень, сидевший вместе с девицей в машине неподалеку. - Прикинь, - кивнул на собаку, - какая у него релаксация...
Покосившись на комментатора, таможенник молвил загадочную фразу:
- Это как раз хорошо...
Хорошего покуда было мало. Застрявшие в пограничной полосе машины украинские молодчики исследовали всесторонне, а по носившимся среди страдальцев слухам, очереди на досмотр здесь можно было дожидаться еще сутки.
Попытка дать взятку также несла в себе определенный риск: сунешь свиной роже, допустим, сотню, а он и решит: коли сотни не жаль, то и на другую расколешься... А то и чего заподозрит...
Следы свежей точечной сварки на крае короба покрылись густым и ровным слоем въевшейся в масло пыли, в чем Витек тщательно удостоверился, остановившись за десяток километров на подъезде к российской границе, однако, как начинающий контрабандист, не ведающий таможенных оперативных технологий, он уже всерьез начинал сомневаться в удаче своего первого и, как надеялся, последнего предприятия такого рода.
Побродив около часа в сомнениях вокруг машины, все-таки сунулся в будку, где сидел, степенно и вдумчиво изучая какие-то бумаги, облеченный полномочиями изверг. Пролепетал:
- Извините... Пса жаль... Мается ведь, бедолага...
И тут же наткнулся на вспыхнувший лютым негодованием взор отвлеченного от дел государственной важности господина. Пятидесятидолларовая купюра, возникшая на столе, мгновенно превратила его в заботливого и дружелюбного ассистента.
- Справочка на ввозимую валюту имеется?
- Вот декларация... Я там заполнял... - Витек кивнул в сторону российской границы.
- Очень хорошо... Будьте любезны паспорт... Очень хорошо... Вот вам штампик... Все, езжайте!
- А... очередь? Меня ж четвертуют...
- Естественно, я иду с вами...
И понеслась под горячие колеса заветная украинская трасса, ведущая в то затерянное село, где жила Надежда...
Только как встретит она его? Вдруг да пошлет куда подальше? А если еще не добралась, еще в Москве бедует? Тогда куда? За ней?
Успокаивало одно: тот большой кошелек, что представлял собой набитый купюрами короб машины; кошелек, позволявший смело смотреть в будущее, не заботясь о тяготах хлеба насущного и ночлега ни для себя, грешного, ни для верного сенбернара с его чистой собачьей душой...
В село он приехал под вечер. Осторожно постучал в дверь дома, невольно озираясь на ухоженный огород и покосившуюся крышу сарая: надо бы перебрать... Да и кладка фундамента разъехалась... Ну, кладка - пара часов работы, был бы крепкий цемент да песочек поядреней...
Дверь открыла она, Надя, тут же растерянно и со страхом отступившая назад.