Открытие опечалило Римо, но это было так. Теперь у него будут другие обязанности. Прежде всего, нужно отдохнуть, что было ясно. Но не так просто было разобраться со всем остальным: Конституция, Смитти, телефонная трубка, дрожавшая в руке Римо, когда он набирал номер...
Сигналы с телефонного аппарата поступали на особое приемное устройство, чтобы напрочь исключить подслушивание. Пока он зачитывал полученную от Виннинга информацию, ему все время казалось, что звуковые волны, порождаемые его голосом, засасываются в трубку, а уши заложены ватными тампонами. Он не слышал своего голоса, вернее, голос, звучавший внутри его самого, воспринимался как чужой. Когда он отводил трубку, пробки в ушах исчезали, а когда приближал – все повторялось. Римо нашел это странным. Еще одно бесполезное новшество, рассчитанное на то, чтобы обогатить Японию и причинить неудобство американцам.
Закончив отчет, он спросил:
– Вы ответите мне сами, Смитти, или я должен довольствоваться беседой с автоответчиком?
– Если хотите получить ответ от шефа, вам нужно подождать, – ответил компьютер.
Римо презрительно фыркнул в трубку. На плите стояла металлическая сковорода с нарезанными кружками картофеля. Чтобы не вбирать в себя жирный воздух кухни, Римо задерживал дыхание. Физиологические ритмы замедлились, сердце билось предельно медленно. Однако наполняющие воздух мельчайшие капельки жира оседали на его коже. Ему нестерпимо хотелось соскоблить их с себя.
– Добрый день, – послышался в трубке знакомый скрипучий голос. – Говорите!
– Как вы думаете, Смитти, есть в слове «госсекретарь» две буквы "с"?
– Римо! Неужели вам больше нечего делать? У нас столько нерешенных проблем, касающихся...
– Так две или нет?
– Две! Послушайте, Римо, наблюдается необычная активность, возможно, связанная с...
– Вы уверены, что две?
– Ну да! Послушайте...
– Всего хорошего! – сказал Римо. – Это было мое последнее задание.
Он повесил трубку и вышел на воздух, которым можно было дышать. Он сделал вдох полной грудью – впервые с того момента, как вошел в ресторан.
Потом он облюбовал машину, оставленную кем-то поодаль от набережной, забрался в нее, соединил провода замка зажигания напрямую и поехал вдоль берега в сторону Дилрея. В нескольких кварталах от лодочной пристани он остановился, вылез из машины и пошел к белой двухпалубной яхте, стоявшей там на якоре уже около месяца.
Кончено! Больше десяти лет он проработал на КЮРЕ. Теперь он свободен. Давно бы так!
Воздух был чист и прозрачен. Море легонько покачивало судно, будто желая сделать приятное молодому человеку, у которого вся жизнь была впереди и который теперь знал, как ею распорядиться.
На борту Римо увидел старика. Тощая фигура, реденькая бородка-метелка, жидкие пряди волос на висках. Одетый в голубое кимоно, он сидел в позе лотоса, устремив безмятежный взгляд в бесконечность, и не повернул головы на звуки шагов.
– Я ушел от Смита, папочка, – сказал Римо.
– Какое замечательное утро, – отозвался старик. На миг его длинные ногти показались из рукавов кимоно. – Наконец-то. Смит был сумасшедшим императором, а нет ничего более неприемлемого для ассасина – наемного убийцы, чем служить безумцу. Все эти годы я пытался объяснить тебе это, но ты почему-то не хотел меня слушать.
– Я и сейчас не хочу, – сказал Римо, зная наперед, что хочет он или нет, а выслушать Чиуна ему придется.
Если уж Чиун, Мастер Синанджу, захотел что-то сказать, его не сможет остановить даже целое войско. Особенно когда речь заходит о таких вещах, как неблагодарность ученика, его некорейское происхождение, скупость и безумные поступки Смита.
Чиун не понимал, зачем надо спасать Конституцию. Многовековой опыт, накопленный Мастерами Синанджу за время службы у честолюбивых монархов, мешал ему понять, почему глава могущественной организации не желает быть главой государства. Он был попросту шокирован, когда Смит ответил отказом на сделанное Чиуном предложение убрать действующего президента страны и посадить на его место императора Смита. Такой разговор состоялся у них еще тогда, когда Чиун и Римо еще только начинали работать на КЮРЕ. В результате Смит решил пользоваться услугами корейца, не раскрывая ему тайн своей организации.
Точно так же, как Смит никогда не мог понять, что такое Синанджу, так и Чиун, по-видимому, не мог понять, что такое КЮРЕ. Только один Римо понимал – в общих чертах – и то, и другое. Он занимал промежуточное положение между двумя мирами: в одном он жил, другой изучал – и нигде не чувствовал себя дома.