Расчет Крученого оказался точен: увидев в дверном “глазке” безобидную девчонку, с которой он провел незабвенное времечко, хозяин квартиры, ошалев от десятка спутанных версий, касающихся сути такого визита, однако, опасного подвоха не заподозрив, отодвинул задвижку замка, и в следующую секунду банда ворвалась в коридор.
Чума — привычно, без промаха, ударил жертву кулаком в кончик носа, использовав таким образом свой любимый прием: кровь, невольные слезы, растерянность и ослепленность…
Не теряя зря времени, Весло коротко и пружинисто толкнул незадачливого кавалера ладонями в грудь, отчего тот, потеряв равновесие, отлетел к стене и сверзился на пол.
— А теперь — тихо! — зловеще молвил Чума, уперев ствол пистолета ему в лоб. — Коротко обернувшись на входящих в квартиру Витька и Антона, распорядился: — Оба: шмон по сусекам; один — на рации… — Затем, вновь обратившись к поверженному человеку — молодому, симпатичному крепышу лет тридцати, до сей поры лучившемуся уверенностью и благополучием, с угрозой продолжил: — Значит, так. Буду задавать вопросы. Один неверный ответ — пуля у тебя в башке, обещаю твердо. Вопрос первый: где бабки?!
— Спокойно, ребята, все понимаю… — утерев кровь с подбородка ладонью и с досадой на ладонь посмотрев, отозвался хозяин. — Деньги и драгоценности в сейфе, сейчас открою, бить не надо, все отдам… — Держась неверной рукой за край антикварного, в искусной резьбе, комода, приподнялся, подошел, покачнувшись, к сейфу, вмонтированному в стену над письменным столом. Растерянно чертыхнувшись, произнес:
— Ключ в столе… — И потянулся уже открыть ящик, но был остановлен бдительным выкриком Чумы:
— Я сам! Не дергаться, гнида!
Хозяин квартиры послушно замер на месте.
Чума выдернул на пол ящик стола, рассыпавшегося разной всячиной: бумаги, скрепки, компьютерные дискеты, зажигалки, авторучки, ключи…
— Который? — указав глазами на ключи, спросил Чума.
— Вот этот… — ответил хозяин, ткнув пальцем в лежащий поодаль от вываленной россыпи мелочевки, — плоский, с хитрыми, извилистыми бородками…
Чума механически наклонился, поднимая указанный предмет.
Витёк и Весло, зазевавшиеся на украшавшую стену коллекцию старинных мечей, даже не заметили, как покорная до сей поры жертва, вдруг молниеносно и жестко ударила наклонившегося к ключу Чуму умело вывернутой стопой в лоб.
Чума отлетел под ноги подельников; мгновенно, впрочем, поднялся, однако коварный хозяин времени зря не терял: сунув руку за боковую стенку стола, извлек — наверняка с давним расчетом спрятанный за ней никелированный “ТТ”, незамедлительно грохнувший оглушительными выстрелами…
Дернулся, потерянно схватившись за грудь, Весло; завыл, вращая глазами, Чума, кому пуля угодила в руку; почувствовал, как упруго обожгло висок, Витёк, — в следующее мгновение, пригнувшись, выскользнувший в прихожую…
Далее все происходило, как тумане…
Едва не сбив с ног выскочившего из соседней комнаты Антона, они скопом выбежали из квартиры; понеслись под ногами ступеньки лестницы, ведущей к выходу из подъезда, где прохаживалась, блаженно щурясь под солнышком в темным очках и чаруя прохожих стройными, загорелыми ножками, едва прикрытыми легким платьицем, стоящая на “атасе” Ольга.
Не сговариваясь, попрыгали в машины: Антон и его ничего не понимающая сестрица уехали на своей; Витёк, Чума и Весло покатили, куда глаза глядят, в прежнем составе.
Ехали, матерясь и исходя исспупленной злобой.
Витёк, впрочем, помалкивал, косясь на сидящего на переднем сиденье Весло, чье смуглое лицо на глазах приобретало мучнистый оттенок, а лоб покрылся крупными каплями пота.
Пуля, выпущенная из “ТТ”, прошила его грудь навылет, он терял кровь, уже обильно расползающуюся на чехле сиденья, а поскуливающий на заднем сиденье Чума, обнажившийся до пояса и свирепо разглядывающий сине-багровые округлые раны входных и выходных отверстий на бицепсе левой руки, чувствовалось, обретал способность вновь принять на себя командование.
— Рули в Люблино! — скозь стиснутые от боли зубы, приказал он Витьку. — Лепила там у меня… Аптекарь, мать его так…
— Быстрее… — прохрипел Весло, и в следующее мгновение, уронив голову на грудь, замолчал.
Перегнувшись через сиденье, Чума охватил ладонью его шею. Скривившись, молвил на выдохе:
— Кончился, дуралей…
Остановившись возле пустыря, выволокли из машины убитого соратника, обыскали; забрав ключи и бумажник, отволокли тело в кусты.
Для верности Чума перерезал покойнику горло. Свое действие прокомментировал так:
— Тяжело расставаться со старыми товарищами, но уж коли такая судьба — надо гуманно, чтоб, если очнется ненароком, не мучился… Мы же люди…
Подъехав по указанному адресу в Люблино, Витёк выключил движок, глядя, как Чума, бережно прижимая к туловищу простреленную конечность, покачиваясь, бредет к подъезду, где жил известный ему врач.
Вернулся через час — взвинченно веселый, явно под действием наркотика. Приказал:
— Домой меня вези, на Красносельскую…
По пути отрывисто наставлял:
— Теперь ты — на месте Весла, понял? Сиди в хате, нос не высовывай, обмозгуем с Крученым, как и чего, тебе сообщу… Салон отмой, чехлы — в помойку. Но не у дома, хотя бы за квартал отъедь… Пистолет давай…
Витёк протянул бандиту так и не пригодившийся, слава Богу, “Макаров”.
— Э-э! — крякнул Чума изумленно. — А мелкашка где?
— В смысле?
— Ну та, что у Весла была?..
— Откуда мне знать?
— Там оставили… — Чума досадливо закусил губу. — Весло выронил! Точняк — выронил!
— И чего? — испуганно обернулся к нему Витёк.
— Там номер не запилили… Ладно. Авось, пронесет!
Витек почувствовал холодок в груди. Это “авось” означало одно: если пистолет идентифицирует приехавшая на место неудачного преступления милиция, то в тлеющие угли ведущегося следствия полетит новое сухое поленце, взвив россыпь искр прибавившегося у сыщиков энтузиазма…
На Красносельской Чума жил в основательном, послевоенной постройки, доме.
Квартира, куда он пригласил подняться Витька, оказалась снабженной двумя входными дверьми из толстенной стали, а в металлической раме проема тускло горела контрольная красненькая лампочка сигнализации: Чума тоже боялся разбойников.
— Вот тут и обитаю, — говорил Чума, подталкивая компаньона в гостиную, заставленную дорогой, но разномастной пыльной мебелью, напрочь лишенной какого-либо ухода.
На зеркальной полировке обеденного стола в пивных лужах валялись порожние бутылки и селедочные головы; из переполненных окурками хрустальных пепельниц несло прогорклым табачным смрадом. Смятые серые простыни и скрученное винтом одеяло свисали с пухлого кожаного дивана на затоптанный грязными каблуками ковер.
Обнаженные дамы, населявшие многочисленные живописные полотна, теснившиеся на обтянутых гобеленами стенах, недоуменно взирали на неряшливое убожество бандитского быта.
— Ну, пить будем? — доставая из секретера коньяк, спросил Чума. — Помянем Весло, полагается…
— Стремный сегодня день, — отрицательно покачал головой Витёк. — Вдруг, менты зацепят… А на тачке номера шальные… Не, поеду к себе на хату, там нервы уйму.
— Ну, твое право… — Чума глотнул коньяк из горлышка. Сморщившись, ощупал простреленный бицепс руки, просунутой в петлю надетой на шею подвязки. Подытожил: — Завтра едем к Крученому. Про то, что пушку посеяли — молчи! И без того лютовать станет… Долю твою всерьез обсудим, коли вместо Весла впрягаешься… — Он вытащил из-за пояса пистолеты, положил их на стол. Прибавил сокрушенно: — Вот тебе и наводочка… Напоролись, как овцы в загоне на вилы… Верткий фраерок попался, удалой. А ты, Витюха, того… — Сузил презрительно глаза. — Сразу в бега… Как таракан ошпаренный.
Витёк указал на красный рубец, оставленный пулей на виске. Произнес запальчиво:
— Меня, как хлыстом… Сразу в сторону повело… Думал, в черепушку свинец ввинтился!