- Всех уже нет, - возразила Людмила.
- Это почему?
- Деньги имеют обыкновение тратиться.
- Ну, объяснишь, как дело было, менту своему из УЭП, он, наверное, парень тоже сообразительный, добавит...
Такого рода предложение, связанное с личностью мифического подельника, Людмила одобрила:
- Хорошо, потолкую...
- Завтра в семь часов вечера выходи на лестничную клетку, - недовольно пробурчал бандюга, направляясь к двери. - Там и встретимся. Но учти: холостой прогон выйдет, ставим на счетчик. Все! - И с силой всадил дверь в покачнувшуюся с треском коробку.
Донеслось:
- Сваливаем!
С трудом что-либо соображая, Собцова привела себя в порядок, запудрив выступившие на щеке красные полосы от хлесткого удара пальцев; после лихорадочно запихнула на место вывороченные из серванта, комода и кухонного гарнитура ящики и поплелась, как в тумане, на работу.
Отдаленно, словно вопреки растерянности и страху, она испытывала удовлетворение от своей находчивости и воли.
Да, она не врала этой мрази, когда говорила, что, попытайся сбежать, проиграет всю свою прошлую жизнь... Но только что было в той жизни? Унылая работа, унылый и нелюбимый муж, мечта о жалкой дачке с грядками и о сытенькой пенсии...
Она ведь даже ни разу не была на море! Не говоря уже о разных там ослепительных заграничных курортах, куда ездят богатые и удачливые. А кто эти удачливые? Да те, кто украл и не попался! И нечего ей втюхивать про разные там самообеспечивающие таланты из мира творчества и бизнеса! Талантов - единицы, а на респектабельных пляжах - дивизии разнообразного жулья. В цепях и наколках, в интеллигентских очечках, в купальниках, затмевающих стоимостью автомобиль, который так и останется в мечтах ее непутевого мужа, которому тоже с пеленок вдалбливали истину о непогрешимости идеи ударного труда за рабскую зарплатку и за грошовую путевочку в убогий санаторий... А кто вдалбливал? Те, кто раскатывал на партийных членовозах, а ныне поменял их на бронированные "мерседесы"! Кто рамочки прежних привилегий раздвинул и укрепил мешками, набитыми валютой!
Тогда спрашивается: кому же она, сирая, всю жизнь прислуживала? Закону на его третьестепенных оборонительных рубежах? Может быть. Но только для тех, из членовозов-"мерседесов", закона никогда не существовало. И не будет существовать, сколько бы ни корпели над его модификациями думские вертихвосты, также лишь своим благом и счетами на далеких островах-пляжах озабоченные... И кстати, также неприкасаемые. И обслуживаемые как ею, Собцовой, так и теми же бандюгами. И какое дело этим земным небожителям, что решили бандюги отвернуть голову зарвавшемуся во внезапной криминальной отваге милицейскому эксперту, решившему хотя бы на цыпочках приподняться над мертвой зыбью своего бытия? Что им до этой суеты хорохорящихся плебеев?
Людмилу переполняли отчаяние и удалая, истерическая решимость.
И она уже знала, каким будет ее следующий ход в той большой игре с множеством жестоких правил, игре, которая называется жизнью человека.
Она не шла на работу. Она шла к сейфу, куда сегодня положила двенадцать тысяч предназначенных для экспертизы долларов.
Пакуро
Философская концепция, обличающая несправедливость мирового устройства, когда у одних есть все, а у других ничего, а потому или пусть все будет у всех, или ни у кого ничего не будет - эта концепция, ныне столь любезная сердцу эксперта Собцовой, майору Пакуро, напротив, претила. Равно как и его соратнику Борису. Оба, без всякой симпатии относясь к хапугам, лихоимцам и разбойникам, классовой ненавистью себя не изнуряли, сажали проходимцев в клетку в соответствии с их доказанными заслугами и полагали, что мазурик может быть необыкновенно удачливым, но никогда - счастливым и воздаяние неизбежно, поскольку, как гениально заметил неведомый мудрец, Бог терпит долго, но бьет - больно! И приобретение благ в ущерб ближнему своему неизменно компенсируется потерями.
Верующий Борис полагал, что среди разнообразия этих потерь разного рода материальные утраты и удары судьбы - всего лишь предупреждения и взыскания, непонятый смысл которых ведет на путь окончательно пагубный, ибо потеря в себе человека - сути, дарованной свыше, - чревата отсутствием той перспективы, что дороже всех земных благовосприятий.
Домой вернулся Пакуро под утро: всю ночь, проведенную в кабинете на Шаболовке, ему поступали сообщения о суете в чеченской группировке, контролирующей банк, где работала убитая Валентина Рудакова.
Судя по техническим записям разговоров, для руководящего звена чеченцев убийство представляло весьма неприятный сюрприз, поскольку речь шла о недостаче в сто тысяч наличных долларов, числившихся за ответственной работницей и неизвестно куда канувших. По данному поводу учинялось разбирательство в нижних звеньях, контактировавших с покойной и, возможно, сподобившихся на махинацию. В разговорах мелькали имена двух персонажей, живущих в столице с просроченной регистрацией. Борис задержал обоих, решив поработать с залетными кавказскими субчиками в одном из ОВД.
Чем закончилась эта "пробивка", Пакуро еще не знал.
Сон пришел тревожный, смутный. А в нем - крупным, парализующим сознание планом - возбужденно несущий какую-то околесицу Боря Гуменюк...
Проснувшись, сразу позвонил Борису, уже прибывшему на службу:
- Что с твоей чеченской парочкой?
- Да анекдот! Меж двух огней они попали... Свои шефы прессуют, а тут еще мы... Ну, побеседовали жестко... Нет, на них крови нет, уверен.
- А в чем анекдот?
- Они из ОВД свою машину вызвали, мы за ней "наружку" наладили... Потом к себе на квартиру приехали, сразу за телефон... Ну и выяснилось: вышли из ОВД разгоряченные, напустились на шофера, что в машине бардак - пакеты с остатками пиццы, журналы разодранные с порнухой... В общем, сядешь в тачку, сразу ясно, кто как жил, кто что ел... И у поста на выезде всю эту дребедень рядом с урной вышвырнули... А приехали - хвать, ненароком кулек с тремя тысячами баксов вместе с мусором на волю выпустили...
- И чего? - невольно улыбнулся Пакуро.
- Ну, я к посту. Там сержант. Да, говорит, сначала одна машина остановилась, объедки и бумага из нее полетели, а потом джип тихонько подкатил, вышел человек, изучил мусор, что-то из него взял, и поехал джип дальше... Белый, спрашиваю, джип? Белый, отвечает. Ясно, говорю. А потом, значит, опять "чехи" подъехали в своих отходах копаться... Какой у "чехов" результат - понимаешь... Мат поднимался выше облаков!
- А чего наружка?
- Я намекнул... Но они же, сам знаешь - коли прикинутся шлангами, то и не отсвечивают... Когда появишься?
- Уже одеваюсь, - буркнул Пакуро, натягивая брюки.
- Давай быстрее, есть у меня еще новостенка - ахнешь!
Прибыв на Шаболовку, майор с удовлетворением выслушал приготовленную ему неутомимым Борисом новость: пули из "мелкашки", застрявшие в головах жертв, претерпели, что было редкостью, лишь незначительную деформацию конфигураций, и из центральной пуле-гильзовой картотеки пришло сообщение: выстрелы производились из газового маузера, переделанного для боевой стрельбы и ныне хранящегося в ЭКО одного из столичных округов.
- Как в ЭКО? - удивился Пакуро.
- Вот именно! - вдумчиво молвил Борис. - Из ЭКО его свистнули. Вместе с деньгами и кучей других стволов. И в расследовании принимают участие наши ребята из "десятки"...
Десятый отдел РУБОПа занимался делами, связанными с бандитизмом и незаконным оборотом оружия.
- И что в "десятке"? - спросил Пакуро.
- Ждут нас! - картинно развел руки Борис, озаряясь широкой улыбкой. Обещали чай с домашним пирогом.
- Чай - это ладно, - отмахнулся Пакуро, в который уже раз с удивлением и возрастной завистью сознавая, что на лице его боевого, извечно жизнерадостного соратника нет ни единой приметы тяжкой бессонной ночи. Сдвиги какие-нибудь у них имеются?
- Да еще какие!
Пакуро резко поднялся со стула:
- Пошли!