Ли закинула сумку подальше через плечо (это была ее любимая плетеная старая сумка, она ездила с ней к морю уже много лет) и пыталась удержать растопыренной ладошкой надутую юбку.
— Ну так мы идем купаться?
Что-то в очертании губ матери напомнило губы Тамары. Может быть, всего лишь сходный цвет помады. Ли красилась неярко и если делала это, то всегда со вкусом. Теперь она умудрилась наложить густую бордовую помаду таким толстым слоем, что жирные губы поблескивали на солнце. Как следует намазалась, с аппетитом. Наверное, она проделала с собою все это, пока он, завернув руки в одеяло, заправлял в кассеты пленку. Занятие не из приятных.
Она уродовала себя с похмелья прямо у него под носом, а он не видел ничего, смотрел в окно на синее небо, сосредотачиваясь только на движении пальцев, надежно укрытых вчетверо сложенным одеялом.
— Ты голышом, что ли, хочешь искупаться?
Ник опустил фотоаппарат на бедро, отодвинул за спину.
— По-моему, не нужно искать никакого места. По-моему, здесь этим никого не удивишь…
Он не хотел, но взглянул на ее ноги, ноги были, как и всегда, красивые. Ноги были только чуть тронуты загаром, ноги Ли никак не походили на ноги Тамары.
— В Гуд ауте они до сих пор скромничают. А здесь, ты посмотри… Здесь они уже ничего не боятся… — с трудом поспевая за матерью, он спускался по крутой лесенке вниз, на пляж. Ноги утонули в горячем песке. — Если тебе неловко, мы можем ночью сюда прийти. Только ночью я не смогу тебя сфотографировать.
Она остановилась неожиданно. С разгону он налетел на холодный взгляд.
— Что ты сказал, извини, я не расслышала? — она поправила прядь волос, убирая ее за ухо. — Ветер! Что ты сказал?
Я сказал, что не смогу тебя сфотографировать мочью…
С закрытыми глазами лежа на песке и чувствуя, как под солнцем растаивают желания, Ник придумывал и in поминал следующую запись для красного дневника.
«Я расслабился, пока шел к конкретной цели. Каждый шаг, каждый поворот слова, интонация, каждое движение были просчитаны. Каждый вздох был миниатюрной провокацией, работающей на цель. Ли не должна была тать, куда мы идем, она сама должна была предложить пойти в дом скульптора. Была тонкая, хитрая игра, оставляющая пространство для чувств. Теперь цель потерялась. Теперь я просто ем, просто сплю, просто лежу на пляже лицом вниз, чувствуя, как раскаляет череп вечернее солнце. Потерялась задача (скучно же вот так просто, как все, отдыхать у моря, пошло!). Нужно сосредоточиться и понять, что же дальше?
Большая цель сохраняется, но Большая цель так расплывчата, любое действие работает на Большую цель.
Нужна какая-то конкретная задача. Я не могу себе позволить вот так взять и высосать из пальца новую задачу, подобные штучки я себе давно запретил. Задача должна появиться снаружи, а пока она не появилась, нельзя дать чувствам поглотить себя. Плохо кончится, если дать поглотить себя. И не важно, какой из женщин».
Приподняв голову и отряхнув с лица налипший песок, Ник поискал глазами Ли. Пошарил по пляжу. Он удивился, сколько же кругом оказалось голых женщин… До войны это было опасно — здесь, в Абхазии, женщине на пляже открыть грудь, теперь они все раскрылись… Он отметил, что либо женщина стара и нехороша собой, либо находится под постоянной охраной сразу нескольких мужчин, это насмешило. Ли он нашел довольно далеко от берега в море. Ее синяя резиновая шапочка точкой подпрыгивала на волне. В отличие от него Ли была хорошей пловчихой и не боялась глубины.
Обегая глазами пляж, путаясь в раскаленных ярких зонтиках и медленно движущихся голых женских телах, постоянно нарываясь взглядом на отсверкивающее серебро брошенных ручных часов, на блеск накатывающей волны, Ник заставил себя смотреть долго, что-то не понравилось ему, было какое-то не то настроение вокруг, не пляжное, было что-то нехорошее в лицах, он пытался разобраться и даже пристроил голову на поднятой ладони, локоть глубоко ушел в колючий песок.
— Не желаете запечатлеть себя в компании дрессированной обезьянки?
Он не обернулся, фотограф с обезьяной подкрались сзади.
— Нет, не испытываю желания!
— Точно не желаете?
На фотографе была огромная белая панама. Смятое морщинами личико было хорошо спрятано в ее тени. Весь он был, как бедуин, закутан в белое — широкая, никак не приталенная неряшливая куртка на завязках, такие же безразмерные штаны. Фотоаппараты болтались со всех сторон. Кажется, их было три или четыре. Обезьянка, маленькая, черно-рыжая, в красной кепке с длинным козырьком, прыгала вокруг его босых ног, на шее у мартышки был металлический, по виду жесткий ошейник. Длинный поводок крутился змеей почти у лица.