Леонард смотрит на меня обеспокоенно. Не говорит ни слова. Просто легонько толкает меня в плечо и отворачивается. А я все еще ощущаю его прикосновение. Такое заботливое. Лео. Спасибо тебе, что все это время ты был рядом. Спасибо за то, что полгода просидел у кровати безвольного овоща, которым я была. Спасибо, что ты от меня не отказался. Майский молчит. Я знаю, о чем он думает. Зачистка. Грубо звучит как-то. Поэтому, в протоколе о выполненном задании всегда пишут «ликвидация». Никто не возражает. Высшие чины считают, что все так и есть. Они-то знают, как оно на самом деле. Но предпочитают уверять себя и народ, что все происходит следующим образом: на место происшествия прибывает группа санитаров в белых костюмчиках, они делают всем уколы и увозят тела на кремацию. Восхитительная иллюзия. Только вот, все не так. Правильное слово для этого процесса — бойня. От тех, за кем мы приходим, мало что остается даже для того, чтоб можно было погрузить это в пакеты. Месиво. Жуткое, кровавое месиво. Поэтому, мы всегда в черном. Этот цвет не выдает пятна крови. Так проще.
За окном теперь просто обочина. Деревья, кусты, камни и пыль. Много пыли. А еще фонари. Фонарные столбы достаточно высокие, чтоб разбить лампы было невозможно. Я закрываю глаза.
***
Год 307 от Великого Катаклизма.
В приюте мало зеркал и все они маленькие. Так нам пытались доказать, что внешность вообще не имеет значения. А еще в приютах не было раздельных купален, чтоб лишить нас чувства стыда, совершенно бесполезного чувства для фаворита.
Но сейчас я смотрю на себя в зеркало. Крохотное зеркало, которое висит у дверей библиотеки. А из зеркала на меня смотрит девчонка с длинными, рыжими волосами. Еще нескладный подросток, лет 15. Волосы спутанные, большие изумрудные глаза, длинные темные ресницы, покусанные губы. Я бреду мимо книжных шкафов, тяжелых дубовых полок. Пыльные книги меня не привлекают, я прочла, наверное, все, что здесь есть. Бреду дальше, шелестит подол моего платья. Никогда не любила эти девичьи наряды, движения сковывает, бегать неудобно. Но сегодня я надела его, потому что захотела этого сама. Мне так захотелось. Я иду и думаю, что мне сейчас сказать? Середина сентября. Я понимаю, что меня, возможно, сейчас отправят туда, откуда я пришла.
Странно, но я чувствую страх. Почему? Ведь там, в конце этого длинного книжного коридора, ничего страшного меня не ожидает. Я просто иду поздороваться. Пульс учащается, я чувствую свое сердцебиение. Я понимаю, что ничего страшного не произойдет, даже если со мной не захотят говорить. Но, тут же, понимаю, чем этот отказ может обратиться для моего подросткового мозга. Не хочу я так. Я хочу, чтоб все сейчас было хорошо, так как я себе воображала ночью, до этого.
Вижу свет заходящего солнца, который пробивается через окно. Вижу тень. На мгновение замираю, но тут же, начинаю двигаться дальше. Нет, мне не страшно. Я ничего не боюсь. Он ведь учил ничего не бояться. Он сидит на подоконнике и читает. Что у него там? Не видно, книжка в грубом переплете, темно-синяя обложка, никаких надписей на ней нет. Я стою и не могу ничего сказать, просто смотрю на него. Старше меня всего на 3 года, но уже такой взрослый. Красивый темноволосый парень. Мужские скулы, аккуратный нос, красивый изгиб губ. Волосы не очень длинные, темные, постоянно падают ему на глаза. Он поднимает на меня свой сапфировый взор. Улыбается мне. А у меня уже перехватывает дыхание.
— Ты искала меня, Акира? — спрашивает он.
— Да, я хотела… — я мнусь. И что я хотела? Что я вообще, черт возьми, могла хотеть?!
— А я ждал тебя.
Мой заготовленный ответ тут же раскалывается от столь неожиданного заявления.
— Ждал? М-меня? — начинаю заикаться, а он как-то снисходительно улыбается.
— Тебя. Хотел кое-что показать, — говорит он и указывает пальцем на неприметную за книжными полками дверь, — здесь.
— А что там? — любопытство.
Он спрыгивает с подоконника, подходит к двери и, прижавшись к ней плечом — толкает. Дверь скрипит, ржавые петли осыпаются грязно-рыжей трухой. Старое дерево трещит и поддается с трудом, видимо дверь просела. Но уже в маленькую щель я вижу солнечный свет. Невообразимо яркий, не такой, как в этой пыльной библиотекой. Он открывает дверь ровно на столько, чтоб мы могли протиснуться в эту потайную комнату. Оказавшись внутри, я сначала зажмуриваюсь. Солнце разливается по всей комнате, проникая через большое, не завешенное грубыми шторами, окно. Свет теплый, ласковый. Стены комнаты — это огромные зеркала. Она почти пустая, только по середине стоит старый черный рояль, накрытый белым полотном и, под стенами так же прикрыты другие предметы, видимо мебель.