Эта мысль пришлась Витту по душе.
– У меня есть основания полагать, – продолжал граф, – что за мною следят. Четвёртого дня я видел в окно человека, который наблюдал за домом. Сначала я грешил на свою излишнюю подозрительность, но вчера вечером он появился снова.
– Разглядели его?
Витт пожал плечами.
– Ростом велик. В остальном ничего примечательного, – сказал он. – Впрочем, было темно.
Каролина задумалась.
– Хотите уехать? – она старалась говорить легко, как о само собой разумеющихся пустяках.
– А что это изменит? – спросил Витт. – Да и невозможно. Аудиенции жду у молодого императора… А вот вам уехать не помешает.
– Я подумаю, – сказала Каролина.
– О чём же? Вы прекрасно понимаете, что ехать следует.
Каролина скребла ногтем букву.
– Я подумаю, – повторила она.
Он пришёл вечером. Скрипнула дверь. Послышалось неловкое покашливание лакея и глухие, словно произнесённые через подушку, слова:
– К вам жид.
Без затей отодвинув лакея, в комнату Каролины тяжело ступил Аарон Швейцер. Руки с толстыми пальцами были ему малы и еле сходились на животе. Спутанная в баранью волну борода росла прямо из шляпы. Лица словно не было, но глаза, живые и цепкие, как два рыболовных крючка, с усмешкой смотрели из-под круглых железных очков.
– Вы за мной посылали, – не то спросил, не то утвердил он и без приглашения сел.
– В Петербурге произошли некоторые убийства… – начала Каролина.
– Вас не это интересует, – прервал её Аарон Швейцер.
Ещё в Одессе об этом жиде Каролине рассказал Пушкин. Впрочем, такой соврёт – недорого возьмёт. Но и в Петербурге она слышала о Швейцере много странного. Ходили слухи, что он питается одним фосфором и уже трижды выкупал душу у дьявола, что он знал и помнил всё. Графиня Зубова подозревала, что это тот самый Вечный жид и имена его – Агасфер и Картафил.
Каролина села напротив, не торопясь расправила складки платья:
– Что же меня интересует?
Швейцер откинулся на спинку кресла:
– Откройте шторы. Мне неприятен полумрак.
За занавесками тянулись к небу снежные камни Петербурга.
Снежинки заглядывали в чёрные стекла – и отлетали в пустоту.
Свеча освещала стол в кабинете полковника Свиридова. На столе лежало два пистолета немецкой системы – под правую и левую руку. Полковник выколотил горку табачного пепла из трубки, придвинул кинжал с инкрустированной серебром рукоятью. Задул свечу.
Он знал об убийствах доносчиков, знал, что рискует, но всё же рассказал следственной комиссии о том, что полагал важным. Ещё за полгода до восстания тень заговора витала в салонных беседах, в военном клубе, лежала печатью на светлых лицах. Да что там – сам император Александр Павлович в своё время собирал членов тайных обществ и прилюдно стыдил их. Государь и сам не сторонился перемен. Но стоило начаться им, как в обществе возникло острое желание результата. Появились недовольные тем, что они до сих пор не живут в новом мире. Им не хватало терпения ждать и ежедневным трудом зарабатывать каждый шаг к нему.
Считал ли Свиридов себя правым? Допрос дался ему трудно. Казалось, что лишь Татищев понял сдержанное смущение его. Для остальных это была уже давно наскучившая процедура.
За дверью в полоске света проползла тень. Недовольно загудел рояль, что остался от покойной жены. Кто-то открыл его крышку. Тишину разорвал нервный звон лопнувшей струны.
– Василич, – неуверенно позвал полковник. – Ты?
Медленно заскрипела ручка, повернулась на петлях, поползла в кабинет тяжёлая дубовая дверь. Лампа в коридоре коптила. На пороге стояла неясная фигура. Она шагнула в кабинет, направилась к полковнику, заслонила от него тусклый дверной проём.
Полковник потянулся к пистолетам. Он никак не мог нащупать их рукоять. Казалось, перед ним был не стол, а гладкая надгробная плита. Свиридов нащупал пальцами две буквы «С» и «В».
Существо раскинуло пахнущие мокрой шинелью крылья. Что-то врезалось в шею, горло стало большим и ватным. Свиридов увидел тёмный рукав. Из горла текло на грудь, живот, колени. Он ухватился за шершавую, сжимающую шею струну и удивился, что она, натянутая и звонкая, скользит внутрь него к костям шеи. Глаз Свиридова вывернулся, как у испуганной лошади. Ночь, кабинет, стол, пистолеты закружились, опрокинулись, погасли.
Коляска подкатила к парадному крыльцу двухэтажного особняка графини Зубовой близ Сенатской площади. Вышедшей из коляски Каролине сурово улыбнулись заснеженные львы. В высоких окнах горели люстры – журфикс[6] у графини был в полном разгаре.
6
Журфикс (