Зиновий Самуэлевич отчего-то не задавался вопросом, как его женщины обходятся с плитой, когда он выходит из дому на работу в метро или за покупками в гастроном. Впрочем, супруга Женя и мама Эсфирь Иосифовна были женщины практичные и все-таки держали коробку хозяйственных спичек на полочке за прихваткой для кастрюль.
Они делали это тайком, так как не хотели огорчать мужа и сына, так гордящегося применением своего дара в хозяйстве.
Пока что Зиновий Самуэлевич был занят изучением теории вопроса. Из популярных изданий он выяснил, что открывшаяся у него способность носит название «пирокинез» и известна человечеству давно.
Одним из первых носителей этой способности был не кто-нибудь, а легендарный фараон Хуфу, или Хеопс, как его назвали европейцы.
Некоторые тексты на стенах его погребальной камеры — крохотного помещения внутри самого большого в истории цивилизации надгробья, самой пирамиды Хеопса — гласят (в переводе Иц. Гольдмана): «И тогда Бог (фараона в Египте называли Богом), разгневавшись, стал смотреть на казначея Нану. Нана же, объявшись пламенем, упал и обратился в угли».
Зиновий Самуэлевич, услышав в чьем-то постороннем разговоре, разыскал и прочитал также роман современного американского писателя Стивена Кинга «Испепеляющая взглядом», но это, к сожалению, оказалась фантастика, хотя и посвященная данному вопросу. Роман, впрочем, хороший.
Но Зиновия Самуэлевича интересовали документы, которые пролили бы свет на его собственное положение и подсказали разумные шаги.
Научные познания самого Зиновия Самуэлевича помогали мало. Предположим, ему, как и всякому мало-мальски образованному человеку, было известно, что горение — суть окисление, экзотермический процесс соединения углерода, содержащегося в веществе, с кислородом атмосферы. С выделением СО и соответствующего количества теплоты. И что дальше?
Разве это знание объясняет, почему ничего более теплоемкого, чем целлюлоза, Зиновий Самуэлевич воспламенить не в состоянии? Полимеры — полиэтиленовая пленка, скажем — только плавились, древесина едва обугливалась. Удачные опыты с газовой плитой можно было считать серьезным достижением.
Дар Зиновия Самуэлевича вел себя, как хотел, надо сказать.
Одно Зиновий Самуэлевич решил твердо: не открываться никому. Согласитесь, мама Эсфирь Иосифовна и супруга Женя — это одно, а посторонние — совсем другая разница, верно?
Он даже не позволял себе поджигать на улице брошенные бумажки. Никогда. Он был не такой человек.
Зиновий Самуэлевич поднялся с лавочки, где читал газету, и, тяжело вздохнув, сел в подошедший поезд.
Поезд шел совсем не в сторону дома.
И тем не менее. Зиновий Самуэлевич чувствовал, что чем дальше, тем больше становится другим. Что-то менялось в нем, заставляя совершать поступки, которые он сам себе объяснить не мог.
Например, Зиновий Самуэлевич обнаружил, что один район города становится для него как бы более интересным. Обретает необъяснимую притягательность. Ему и раньше приходилось бывать в этом районе, он знал его. Слава Богу, прожив столько лет в Москве, он весь город знал, как собственный карман, но отчего именно теперь и именно этот район?
Совершив пересадку с кольцевой на радиальную, Зиновий Самуэлевич проехал еще одну остановку и вышел на перрон. В это время дня здесь было немного пассажиров. Зиновий Самуэлевич встал на эскалатор, который понес его вверх.
Отчего после работы он начал приезжать на эту станцию, а иной раз даже вставал торговать на ней, хотя и место было не его, и «тяга» — специфический термин, обозначающий количество покупателей в час, — чуть ли не втрое меньше? Отчего, расторговавшись, поднимался на улицу, где его влекло пройтись, побродить между домами?
Или он что-то искал?
Зачем он снова явился сюда, что за странное притяжение этого девятиэтажного кирпичного дома? Его ждут мама и супруга Женя с дневной выручкой, а он стоит здесь, и ему прямо-таки невтерпеж продемонстрировать свой таинственный дар. Почему?
Зиновий Самуэлевич в растерянном недоумении смотрел на краснокирпичный дом, к которому приходил ежедневно уже почти месяц.
Сегодня ночью от дома отъехал джип «Чероки» с Михаилом и тезкой-Мишкой, но этого Зиновий Самуэлевич, конечно, не знал.
«Может, я не в себе? — думал Зиновий Самуэлевич. — Наверняка. Надо будет, когда доберусь домой, принять бром».
Глава 23
На темной ночной трассе первые сто километров машины встречались довольно часто, а потом только дальнобойные грузовики группами по две-три машины. Они слепили дальним светом и гулко проносились мимо.
— На этой дороге пошаливают, — как бы между прочим сообщил тезка-Мишка, не отрываясь от полосы шоссе в свете фар.
— Да ну? — деланно удивился Михаил. — А вот у нас с тобой сопровождение есть на этот случай. Как они, не отстали?
— Сидят прочно, как приклеенные.
— Это хорошо. Ты им не мешай только.
— Движок у них точно форсированный. Догоняли, как перехватчик.
Полная луна висела сбоку. Поля сменялись стеной леса. Михаил не заметил, откуда вывернулись эти машины. Их было две, приземистые иномарки, они пошли следом, слепя через зеркальце заднего вида какими-то особыми сверхсильными фарами.
Мишка тотчас перекинул язычок зеркала, но это помогло мало. На его лице плясал зайчик от бокового.
— Н-ну, падлы, мать их в лоб…
Еще движение — и на Мишке черные очки. Чтобы видеть дорогу перед собой, он врубил батарею прожекторов, укрепленную на крыше.
— У них впереди наводчик помещается, — сквозь зубы бросил он. — С рацией. Сообщил, что трасса свободна, вот они на охоту и выскочили. Шакалье.
— Откуда они появились?
— А из отстойника. Стояли себе с потушенными огнями, ждали добычу. У них небось и раньше стукачок-другой сидел, о нас докладывал по цепочке. Система известная.
Михаил отметил, что тезка говорит хоть и отрывисто, но спокойно, не нервничает. И скорость поднял до ста сорока.
Сам о себе, что он спокоен, Михаил сказать бы не мог.
«А интересно, позволит ОНА, чтобы я — да не доехал до клиента? — подумал он. — Стоит ли вообще полагаться на НЕЕ, на ЕЕ защиту. А то как замшелый дед на Николу-угодника, право».
Он вытащил «ПМ», передернул ствол.
— Нет, шеф, ты, если стрелять надумал, эту хлопушку спрячь, — сказал тезка-Мишка, коротко взглянув на действия Михаила. — В левой задней подушке пошарь, там поинтереснее штучка имеется. Нашел, как открыть?
Михаил перегнулся, поискал, нажал, в сиденье щелкнуло. Он достал из-под откинувшейся части огромный уродливый пистолет с длинной рукоятью.
— «ППС», — сказал Мишка. — Пистолет-пулемет Стечкина. Магазин — двадцать, стрельба одиночными или автоматическая. Управишься? Перебирайся и стекло выбей, не жалей, я для этих случаев всегда запасное вожу.
Похоже, тезка-Мишка все-таки стал нервничать. Ему было трудно держать высокий «Чероки» на поворотах.
Михаил медлил.
— Ну?! Чего ждешь, шеф? Сейчас третий в лоб пойдет, они всегда камикадзе выпускают, наширянного да обкуренного, он не останавливается! Видишь — отставать начали? Давай!
Стекло не рассыпалось, а просто вылетело целиком вместе с резинкой. Видно, у Мишки этот прием был действительно наработан. Михаил положил дуло в ребристом кожухе на край, но трясло, и он взял пистолет на локоть.
Очередь на четыре! До первых слепящих точек метров пятьдесят.
Очередь на пять, взяв чуть ниже! Искры от полотна дороги, идущая первой машина натыкается на них, подминает под себя.
Михаил решил выдержать три секунды. И правильно. Первая пара дрогнула, мазнула светом вбок, вильнула и закувыркалась по другую сторону полосы, осталась в ельнике, унеслась назад.