— Да, Братка, ты стал форменный псих, — сказал задумчиво. — И вдобавок всю сноровку растерял. Кто ж оружие невзведенным держит? Какой от него прок, от невзведенного? Все равно как от незаряженного. Забыл, Братка, все. Не пойму я что-то. То ли ты меня прибыл грохнуть, то ли сам на моих глазах стрельнуться. Как помню, никогда с тобой такого не бывало. Всегда был очень уравновешенный и разумный мальчик. Что-то с тобой случилось. — Павел, как это имелось у него в привычке, говорил, будто рассуждая сам с собой. — Но что? Просто так люди не стреляются. Идем-ка, Братка, идем ко мне. Там сядем, на все плюнем, и ты мне свое расскажешь. Добро?
— Добро. — Михаилу вдруг до страшного зуда захотелось все рассказать.
«Он поймет, — думал Михаил. — Единственный, кто может меня понять и поверить — это он. Батя. Паша. Пашка Геракл. Ведь искал я тебя, искал, да не нашел. Вновь поступаю в твое распоряжение, командир».
И кажется, даже ОНА отступила.
Глава 30
— Значит, ты со всем этим живешь… сколько?
— Пять лет.
— И никому?
— Кому? Кто поверит и кому это надо? С женой из-за этого… да и говорить такое даже жене… Ты-то мне веришь, Батя? Когда я тебе врал?
— А ты не того, уверен, что не трехнулся, с нарезки не съехал?
Михаил безнадежно махнул рукой.
— Если бы. Я ж говорю — сплошные вещественные подтверждения. Одно за другим.
Сидели в сторожке Павла, за столом. Сегодня Павел был более-менее свободен от своих обязанностей, потому что на месте пребывали и начальник, и сестра-хозяйка.
Стояла сковорода с грибами, была разложена рыба. «Колосовики, — пояснил Павел о грибах, — первые летние. Мы тут в основном на подножном корму, привыкли». Банка баклажанной икры и литровая банка самогона. — «Запасы с зимы».
— Каждый из нас имеет свой скелет в шкафу, — сказал Павел. — Давай, Братка, еще выпьем, давно мне ни с кем так душевно не сиделось.
— Ни с кем или — не с кем?
— Да считай, что не с кем. Я в бегах, Братка, такие дела. Почему — долгая история. И пути мне назад нет.
— Я знаю, — сказал Михаил.
— ОНА сказала?
— ОНА. Причин не называла, так — в бегах, и только. Батя, — спросил он осторожно, — откуда… это все? Что с тобой было, что ты так разукрашен? Несчастный случай?
Павел слил себе в стакан остатки, выпил. Шагнул в угол, поднял половицу, появилась еще банка, полная.
— И несчастный случай тоже, Братка, несчастный случай тоже. У меня после восемьдесят восьмого вся жизнь как несчастный случай. Не будем обо мне, это неинтересно. Скажи мне такую вещь, Братка, многих ли ты, как меня собираешься, препроводил?
Михаил невольно поежился, но с Батей можно было только так, прямо, открыто, без скидок на лирику.
— Не знаю, не считал. Полсотни, наверное, чуть больше.
— Так, это за пять лет. По человеку в месяц в среднем. В промежутках что делал? Водку пьянствовал?
— В промежутках… не знаю. Ждал. Просто жил как-то. С искренним недоумением он подумал, что не помнит никаких промежутков. Для него они не существовали. В памяти отложилось только время, когда работал по ЕЕ приказу. Искал, выслеживал, разрабатывал подходы, настигал.
— И в огороде бузина, и в Киеве тетка, — тяжело сказал Павел и опять выпил, не морщась, огненный самогон. — Скажи, Братка, следующую вещь. Не узнавал ли ты о своих крестниках подробнее — кто такой, откуда, чем знаменит или интересен, короче, с какого пороху эта ОНА вздумала твой глаз на человечка положить?
— Я уже говорил о случае с авиакатастрофами. Тот человек. И с другими, должно быть, то же самое. И с… А так это не входит в мою задачу. Я должен найти, встретиться. Иногда проследить, как оно все вышло.
— Про самолеты похоже на большой звон.
— ОНА заранее назвала число, и число совпало.
— Предположим, хотя… Я другое имею: ты сам о них, всех этих людях, узнавал что-нибудь, кроме того, что ОНА соизволила тебе повелеть? Да или нет?
Павел вел разговор так, что Михаилу стало ясно: у Бати появилась какая-то своя дальняя мысль. Он всегда становился таким, готовясь выдать что-то новенькое, Михаил помнил.
Вся тяжесть ушла из его сердца. Сняли камень с груди. Пусть теперь снова решать не ему, покоренному, но и не ЕЙ, ненавистной. И вообще — эта неожиданная встреча, через столько лет. И самогон у Пашки чистый, хороший.
Михаил поднял свой стакан.
— Еще раз со свиданьицем. — Выпил. — Пожалуйста, если тебе подходит. Неделю назад у меня был клиент. Боровский некто. Управляющий или зам какого-то там отделения, какого-то банка. Тамошний народ божится, что большой был колдун, насылал чуму, мор и глад, а также умел сделать несчастную любовь для несговорчивых девочек. А помер — подавившись.
— Далеко он был?
— Не очень. От тебя… — Михаил повертел головой, ориентируясь, — вон в ту сторону. Километров пятьсот.
— Ага. — Павел закусил бороду. — Колдун, говоришь, известный.
— У нас что ни банкир, то колдун. Ерунда это.
— Погоди, Братка, погоди. Говори еще вещь: имеются ли у тебя сейчас в работе другие клиенты? Ты что-то упоминал…
— Ну… имеются. Один не выясненный пока и женщина одна. Красивая и хорошая.
Михаил вспомнил об Елене Евгеньевне и загрустил. Никогда не пройти им вместе по синей траве к холмам вдали.
— Я так понимаю, с девочкой у вас была любовь?
— Очень ты въедливый, Паша, — с трудом ворочая языком, сказал Михаил. — Бесцеремонный. Это нехорошо, я не заслужил. Мне и так плохо.
— Всем нам не очень-то. — Павел зачем-то поглядел на часы. — А мне ты сколько еще отмерил? Сколько ОНА обычно дает?
— По-разному, не знаю. Бывает — дни, бывает — недели… Мало. Паш, Бать, я убийца? На войне… да и когда это было-то. И другое там, сам знаешь. Этого черта, Мишку, на разборки благословил, скольких он там…
Михаилу было очень-очень грустно. Хотелось уткнуться во что-нибудь теплое и мягкое. Может быть, всплакнуть от горя. Крепкий какой самогон у Пашки, подумайте.
— Ты дурак, — отчего-то весело сказал Павел. — Причем уже косой дурак. А убийца сейчас явится собственной персоной. Я пойду встречу, чтоб дров не наломал. Жахни еще и спи. Проспишься — поговорим, есть у меня сумасшедшая идейка.
— Это я уже… уже понял, — пробормотал Михаил. Что это с ним, неужели так расслабился? Поводок в других руках, вот и все.
Мягкие волны накрыли и понесли его.
Глава 31
Худому щуплому парню недавно исполнилось двадцать лет, но выглядел он подростком. В половине третьего ночи он вошел в подъезд девятиэтажного кирпичного дома, имея при себе пластиковый пакет с не очень объемным грузом. Прежде чем войти, внимательно огляделся.
Не прибегая к лифту, поднялся на пятый этаж. Ноги в мягких кроссовках ступали бесшумно.
Парень нашел нужную ему дверь и принялся за работу. Он торопился, но это ничуть не сказывалось на аккуратности его движений.
К ручке двери он мертвой петлей привязал кусок лески 0,5. Она была достаточно прочной, но и незаметной. Другой конец, сложенный в виде удавки, накинул на ручку противоположной двери. От натянувшейся струны отвел отдельную нить, пристроив ее так, что как только натяжение ослабнет или, наоборот, резко усилится, она выдернет то, что сейчас будет держать.
Чеку от взрывателя моментального действия.
Он осторожно поместил трубку взрывателя в центр связки из пяти двухсотграммовых тротиловых шашек, похожих на куски хозяйственного мыла, завернутые в коричневую крафт-бумагу. Расправил пакет, куда мина была упакована.
Пакет стоял вплотную к двери, номер которой ему назвал один знакомый. Им же был передан пакет с миной и отдельно взрыватель. И деньги, половина. В ответ на возмущение парня, которого знакомый, как и все остальные, впрочем, называл Иглой, ему было сказано, что времена изменились, и деньги даются теперь двумя частями — до и после.