— Пустяки, — ответил я. — В аптеке компании есть немного. Я могу его выкрасть.
— Зачем лишние сложности? — спросила Дилан, вынимая из кармана магнитный ключ. — У нас всегда есть небольшой запас на корабле.
Я расцеловал ее на радостях.
— Ну и что хорошего в нураформе? — спросила Санда. — Меняться нельзя, а если кого-нибудь вывести из строя, он об этом узнает.
— Нет, если он уснет, — возразил я. — Ладно, пошли дальше. Как насчет схем?
— Заказ принят, — сообщила Санда. — Хотя пришлось хорошенько поторговаться, поизворачиваться. Я одалживала тело у Марги, так что надо ее чем-нибудь отблагодарить.
— Придумай, как, а уж я расстараюсь, — заверил я. — Когда ты получишь схемы?
— Во вторник, он обещал. Я могу поручить это посыльному, потому что все уже оплачено.
— Отлично. Во вторник вечером я сам за ними заеду. Пока все идет хорошо. Горы сворачиваешь, выполняя эту грязную работу для начальства…
— Все-таки ты сумасшедший, а план безумный, — сказала Дилан, покачав головой.
— Ты думаешь, там, "наверху", им было легче проворачивать подобное? Каждый сильный мира сего получил свое место под солнцем в результате безумных интриг в удачный момент. Разумеется, недели через две следователи докопаются до сути, вычислят механизм махинации. Они найдут верное решение, но наш план настолько невероятен, что они ничему не поверят, и дело остановится. Все гениальное — просто, так что на самом деле наш риск сведется к минимуму. Не беспокойтесь об этом — занимайтесь своими делами.
— Я так и делаю, — мрачно отозвалась Дилан.
— Слушайте, давайте порепетируем. Представьте себе, если дело выгорит, у тебя, Дилан, будет собственный корабль! А тебя, Санда, мы освободим из гарема, да так, что комар носа не подточит. Если ты потерпишь и не полезешь на рожон, через несколько лет мы втроем будем править этим проклятым миром!
В это они не верили, но верили мне, спасибо и на том.
— Теперь посмотрим, что получится с гипнозом, — предложил я.
Санда с легкостью согласилась. Дилан некоторое время сопротивлялась, и я хорошо понимал ее. Она обрела себя в долгой и упорной борьбе, а гипноз — это угроза ее личности.
Санде светило романтическое будущее, и она ничего при этом не теряла — если только нас не застукают на месте преступления. Дилан же ставит на карту свою работу — и только ради меня?
…Я прекрасно владел этими деликатными процедурами, но тут все оказалось гораздо сложнее: я был в каюте один с двумя привлекательными женщинами, находившимися в глубоком гипнозе. Так что мне еще пришлось подавлять и свое собственное возбуждение… Похоже, обе наконец уснули в креслах, и я занялся Дилан.
— Дилан, сейчас ты слышишь только меня. Выполняй мои приказы! Ты понимаешь?
— Да, — донесся издалека сонный голос.
— Отвечай правдиво, Дилан.
— Хорошо.
— Сможешь ли ты когда-нибудь предать меня или мое дело?
— Не думаю.
— Дилан, почему ты идешь на это?
— Так хочешь ты.
— Зачем рисковать ради меня?
— Я…
— Да?
— Мне кажется, я тебя люблю.
Любовь. Потрясающее слово. Сколько раз я произносил его, но никогда не понимал до конца. А здесь, на Цербере, где любовь просто абстракция?
— Ты действительно любишь меня?
— Да.
— Сильнее, чем саму себя?
— Да.
— Ты доверяешь мне свое тело и свою жизнь?
— Да.
— И я могу доверить тебе мое тело и мою жизнь?
— Да.
Я повернулся к Санде и повторил процедуру.
— Ты сможешь предать нас или нашу миссию?
— Нет, — заверила она меня. — Никогда.
— Ты говорила кому-нибудь в Доме о нашем деле?
— Нет.
— Кто-нибудь замечал твою озабоченность? Спрашивал о чем-нибудь?
— Один-два раза.
— И что ты сказала?
— Я сказала, что, мы любим друг друга.
— Они поверили тебе и отстали?
— Они завидовали, — ответила она, — и спрашивали о тебе.
— И что ты сказала?
— Я сказала, что ты попал сюда Извне и работаешь у Тукера.
— А еще?
Следующая фраза меня смутила. Фантазии этой молодой скучающей женщины звучали красочно и не слишком правдоподобно: мне отводилась в них роль Бога, ни больше ни меньше. Что ж, так даже лучше — они заведомо сочтут все это вымыслом, а ее возбуждение объяснят нашими свиданиями.
Санда — одновременно и проще, и сложнее, чем Дилан или другой обыкновенный человек. Она искренне любила Дилан, но поклонялась мне.