- Пытаюсь дойти до третьей базы.
Он смеется, прищурившись и весело глядя на нее. Бейсбольные метафоры всегда способны вызвать улыбку на его губах. Отрадно, что сегодня ей хотя бы удалось его развеселить.
Скалли с наслаждением проводит руками по мягким изгибам его тела и вдруг понимает, что хочет провести так остаток жизни – смотреть на него, спать, прижавшись к нему – так, чтобы волоски его груди щекотали ее кожу. Всегда.
Очевидно, желание получить долгожданную разрядку лишает ее разума. Она все крепче льнет к нему, сжимает зубами его сосок и слегка прикусывает его.
- Если сделаешь так еще разок, Скалли, я смогу забивать гвозди без помощи молотка как минимум до полудня.
- С этим я вполне могу тебе помочь.
Она дотягивается до шнурка на его штанах. Больше ради себя самой, чем ради него, она хочет взять его член в рот и занять себя чем-то ощутимым, чтобы успокоить свое неуемное желание, хочет прижать его твердую плоть к своей щеке, как прикладывают лед к синяку.
- Намереваетесь получить свое, ничего не дав взамен, агент Скалли?
Он убирает ее жадные руки со своего тела и отстраняется, целомудренно прикрывшись одеялом.
- Мне кажется, я уже дала тебе все, что только можно, Малдер.
- Мне прекрасно известно, как искусно ты могла бы разрешить мою маленькую проблемку, Скалли. Самому не верится, что я это говорю, но, думаю, будет справедливо, если мы оба отойдем ко сну одинаково неудовлетворенными.
Скалли недовольно стонет и перекатывается на живот.
Малдер сразу же наваливается на нее, как профессиональный боец, делающий попытку удержания, и когда он вдавливает ее в матрац, не давая пошевелиться, она вновь поражается тому, как приятно ощущать на себе вес его тела.
- Ты сегодня на удивление возбуждена, да, Скалли? – шепчет он, выдыхая слова ей в ухо.
Она кивает.
- Значит, у нас такое правило: никакого секса во время месячных?
Она пожимает плечами.
- Но не окончательное, да? – В паузах между фразами он целует ее в затылок и трется носом о нежную кожу возле самого уха. – Тебе будет больно?
Скалли качает головой. На самом деле она знает, что оргазм во время менструации помогает снять спазмы, хоть и не собирается прямо сейчас вдаваться в медицинские детали этого процесса.
- Ты просто никогда этого не делала?
Она кивает.
- Потому что могу смело тебе заявить, что мысль об этом вовсе не кажется мне отвратительной. Совсем.
Она задерживает дыхание.
- На самом деле, даже наоборот.
- О, Малдер, - говорит она приглушенным из-за подушки голосом. – Мне все же кажется, что лучше не стоит.
- Почему? Ты же не отшатываешься в ужасе от проявлений моей физиологии? Почему я должен?
- Это… другое. Будет грязно. И постельное белье…
- У меня полно белья.
Она вытягивает шею и, оглядев комнату, скептически поднимает бровь.
- Ну ладно, не полно. Но где-то точно валяется еще один комплект. Может, даже чистый.
Она улыбается и чувствует, как улыбается он: его губы слегка щекочут ее шею, справа от шрама.
- Можно взять полотенце и подложить его, если ты так переживаешь. Потом закинем его в корзину и запрыгнем в душ. Закончим день так же, как начали.
С каждой минутой его доводы кажутся ей все более убедительными. Хотя, возможно, дело вовсе не в них, а в том, как крепко его пах прижимается к ее ягодицам. Пока они разговаривали, она слегка раздвинула ноги и теперь приподнимается на коленях - так, чтобы почувствовать даже сквозь ткань пижамы, как его член, почти не сдерживаемый тонким материалом свободных штанов, скользит по припухшим от возбуждениям половым губам. Их тела, как обычно, ведут свой собственный, отдельный разговор.
- Я же знаю, что ты не брезгливая, Скалли.
- Такие вещи просто слишком… интимны.
- Поэтому я и настаиваю.
Скалли задерживает дыхание, когда головка его члена задевает ее клитор. Малдер, почувствовав, что попал в самую точку, замирает, с прицельной точностью надавливая на нужное место. И это действует куда убедительнее, чем любые его слова.
- Ты уверен? – спрашивает Скалли.
В ответ Малдер начинает двигать бедрами еще более интенсивно. Она раздвигает ноги пошире и чуть приподнимается - так, чтобы увеличить площадь соприкосновения. Головка его члена то и дело с невыносимой непредсказуемостью касается ее клитора, и испытываемые ею ощущения настолько восхитительны, что Скалли уверена: этого ей вполне хватит, чтобы кончить, если он продолжит в том же духе и установит более-менее устойчивый ритм.
Его кулаки вжаты в матрац по обеим сторонам от нее с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Наконец Малдер отвечает – хриплым, сдавленным от возбуждения голосом:
- Скалли, я настолько уверен, что готов тебя умолять. Прошу тебя, пожалуйста. Если бы ты знала, как я хочу тебя раздеть…
Она чувствует, как ее ухо обдает горячим дыханием, а потом Малдер принимается двигаться еще быстрее и резче, с каждым толчком все сильнее прижимаясь к ней. Его пальцы уже расстегивают пуговицы на ее пижамных штанах, и он нетерпеливо пытается стянуть их.
- Прошу тебя, Скалли, - на одном дыхании шепчет он. – Давай займемся любовью.
Она стремительно выскальзывает из-под него и исчезает в ванной, где больше не слышит его лихорадочного бормотания. Чертовы месячные. За последние несколько лет она успела возненавидеть эту кровь и эту боль – бесполезную войну, которую ей придется вести еще не один год без надежды когда-либо выиграть. Но теперь, после того, как за последние несколько недель ее любовник бессчетное количество раз извергал семя в ее лоно, Скалли начало казаться, будто ее бесплодие неминуемо исчезнет и однажды, так или иначе, это семя непременно зародит внутри нее новую жизнь. В те минуты, когда она не боялась быть честной с собой, Скалли приходилось признать, что в глубине души она всегда верила: когда-нибудь, каким-нибудь неведомым образом чудо обязательно произойдет. Но в любом случае сейчас было не самое неподходящее, точнее - самое неподходящее время для того, чтобы заводить детей. На самом деле, если бы существовала хоть какая-то вероятность, что ее услышат, Скалли велела бы всему человечеству отбросить все мысли о размножении, пока не минует нависшая над ним опасность. Но в то же время сама она не могла не думать о том, что произошло бы, как бы изменилась их жизнь, если бы она бы забеременела …
Поэтому темное пятно крови, которое она обнаружила днем, стало ожидаемым, но от этого не менее болезненным разочарованием. В очередной раз ее гипотетическая потеря стала реальной. Скалли позволила себе всплакнуть в туалете, но потом решительно взяла себя в руки и, приняв три таблетки обезболивающего, вставила тампон, умылась и почти успела вернуть себе привычно невозмутимый вид к тому моменту, когда Малдер вернулся в офис с сэндвичами.
Сбросив пижаму, она аккуратно складывает ее и, избавившись от тампона, берет полотенце из стопки белья на полке. Она вся намокла, а внутри все распухло от возбуждения. Скалли вдруг изумляется тому, что в самом деле собирается это сделать. Секунду-другую она почти готова образумиться и снова одеться. Но что-то останавливает ее. Может, глубоко затаенное желание хотя бы таким образом «забыть» о менструации, сделать вид, что ее нет. Или она просто сходит с ума от желания заняться сексом. А вероятнее всего, и то, и другое сразу. Скалли выпивает стакан ледяной воды и, укрепившись в своей решимости, оборачивает полотенце вокруг талии и нерешительно распахивает дверь в темный, наполненный прохладой коридор.
Когда она снова заходит в спальню, Малдер, доселе лежавший под одеялом, отбрасывает его одним движением, словно приглашая ее в постель, а заодно демонстрируя свое обнаженное тело. Его возбужденный член недвусмысленно торчит, резко выделяясь на фоне темных лобковых волос. Он предлагает ей себя, выставляет напоказ, чтобы она не чувствовала себя такой уязвимой. В Малдере всегда будет жив психолог. А еще - эксгибиционист. Что Скалли, в общем-то, полностью устраивает. Она никогда не отважилась бы признаться ему, да и кому-либо еще, как ей нравится его пенис. Ее больше не удивляет и не смешит тот факт, что многие мужчины дают своему детородному органу ласковые прозвища. Даже будучи неотъемлемой частью Малдера, он словно живет своей собственной жизнью, обладает своим собственным характером. Если бы ей пришлось рисовать портрет Малдера, она начала бы именно с этой части его тела, в которой по-прежнему проявлялись те черты, которых, как ей иногда казалось, уже лишился ее обладатель, - энергичность, неутомимость, жизнестойкость.