Так наступил вечер. Мы все дрались, но они не успокаивались, не признавая мою силу и мое главенство над ними. И действительно, четырехлетняя девочка не может обладать такой силой, и тем более быть сильнее тех, кто старше её в два раза, а то и в три.
Вскоре они перестали нападать и устало сели на землю.
— Ладно. Ты победила. Мы были не правы.
— Правда? Не думала, что вы признаете свое поражение. — удивленно взглянула на мальчишек. Они устало сидели, а некоторые лежали на земле и пытались перевести дыхание.
Время шло, я дралась с выявившимися врагам. После победы над мальчишками, на меня стали нападать другие воспитанники, но однажды кое-что произошло. Может я и загипнотизировала детей и воспитательницу, но кажется, что они за краткий период моего отсутствия в тот знаменательный день, смогли что-то кому-то наболтать. Нас посетил врач и не совсем обычный, а психиатр. Что ему здесь было нужно, никто не знает, но как он уверял нас всех, его сами вызвали воспитательницы.
Врача тут же проводили в другую комнату и вскоре к нему привели, как ни странно, меня. Старшие воспитательницы сидели в своих креслах и готовились впитывать все, что скажет врач по моей «болезни».
Я встала посреди комнаты и осматривала их всех. Сесть мне не предложили. В этой комнате я еще ни разу не была. Кремового цвета помещение с несколькими картинами, шкаф, книги на полках, закрытые на ключ за стеклом. Глобус на столе.
— Зачем я здесь? — вежливо поинтересовалась я, поднеся палец к пухлой щеке.
— Какая милая девочка. Я не поверю, что она больна. — проговорил мужчина среднего возраста, улыбнувшись.
— Мы тоже не помним, чтобы вас вызывали. Но вы здесь.
— О, я прекрасно запомнил ваш голос! Вы кричали о каком-то ребенке и что он сумасшедший.
— Кхем-кхем! — другая воспитательница, та, что потолще, поднесла кулак ко рту и говоряще перевела на меня глаза. — Вы тут для своей работы, а не чтобы она уши грела. — воскликнула она. Ей не нравилось, что я тут что-то слушала.
По короткому разговору осознала, что этим больным ребенком называли меня, и именно поэтому я сейчас здесь находилась. Хоть они и не помнили про кого тогда говорили, но точно указали на меня палец. Обидно… Я старалась хорошо промыть им мозги, но все вышло так.
— И то верно. Можете выйти из помещения? Мне нужно с ней поговорить. — врач повернулся к женщинам и у них от удивления широко распахнулись глаза.
— Вы можете говорить здесь, а мы послушаем. Все же мы переживаем о своей воспитаннице. — заверила старшая, но я прекрасно понимала, что никто обо мне не волновался. Они хотели послушать, посмотреть и потом как-нибудь использовать полученную информацию в своих целях.
— Нет, мне нужно поговорить с ней отдельно. Все же это деликатный вопрос.
— Мы не можем ее одну оставить. Закон…
— Что я могу ей сделать на территории приюта? Вы можете в любой момент прервать нашу беседу своим присутствием.
— То есть мы можем присутствовать?
— Нежелательно. Думаю, пациентка тоже захочет поговорить со мной отдельно. Ты же хочешь, чтобы нас никто не подслушивал? — мужчина повернулся в мою сторону. Все взгляды направились на маленькую меня и особенно кричащие и обещавшие расправу воспитателей, если я соглашусь. Но у меня свои стремления, поэтому нужно разобраться без чужих глаз.
— Я хочу поговорить с вами отдельно. — проговорила я и улыбнулась, словно ничего не понимая, что мне там пытались донести.
— Ну вот и замечательно. — проговорил врач. — Значит, вы проводите нас в какую-нибудь пустую комнату?
Воспитатели поджали губы и смотрели на меня с ненавистью. С первого взгляда можно было сказать, что они меня ненавидели, как и всех детей в приюте. Через пару секунд, одна из них тронулась с места и вышла за дверь.
Мы прошли на чердак. Этой комнаты я ещё не видела и никогда в неё не заходила. Тяжёлая дверь отворилась, открывая помещение с белыми потрескавшимися стенами и одной единственной свисающей с потолка лампочкой.
— Можете принести два стула? — попросил врач и зашёл в помещение.
Воспитательница ринулось выполнять его просьбу и вскоре в комнате стояло два высоких стула. Мужчина сел на один из них и попросил выйти из комнаты. Воспитательницы застыли и не хотели двигаться, но починились и закрыли дверь, прислонившись к той, что сразу поняли и я и врач.
Мужчина открыл дверь, и женщины вкатились во внутрь.
— Я попросил вас уйти! Почему вы припадаете к двери и подслушиваете? Я тогда вообще не буду проводить диагностику и вызову пациентку в диспансер! — распалился он. Как только женщины услышали эти слова, то решили отступить. Я же заинтересовалась, что это за место. Я не знала, где оно находится и что из себя представляет, но раз у воспитателей забегали глаза, значит это что-то серьёзное, и скорее всего им придётся расстаться со своими деньгами. Только так они на них реагировали.
Злые глаза направились в мою сторону. В который раз я получала порцию ненависти в свой адрес. У них чуть ли зубы не скрипели. Они отвернулись и скрылись с глаз, зайдя за первый поворот в коридоре.
Мужчина закрыл дверь и сел на стул.
— А они о тебе беспокоятся. — спокойно проговорил он и достал бумагу из сумки.
— Они обо мне не беспокоятся. По натуре они напоминают жадных крыс, заботящихся только о себе и о деньгах. А это соучастие было из-за того, что им было интересно, как все развернётся. И всё. — спокойно ответила я, смотря в его глаза. Он улыбнулся и что-то пометил себе на бумаге.
— А ты умный ребенок. И наблюдательный. Так дети твоего возраста уж точно не рассуждают. Но давай вернёмся к теме моего приезда сюда. Твои воспитатели сказали, что ты вампир. Я не поверил, но приехал сюда, и понял, что у них напрочь отсутствуют воспоминания того дня. Ты в этом замешана? — он поправил сползающие очки и добродушно улыбнулся.
— Нет. Я тоже не помню, что произошло в тот день. — соврала я и кажется мне не удалось скрыть свою ложь. Он все так же продолжал улыбаться, и я почувствовала, как мои слова разбились о бетонную стену неверия.
— И никто не помнит, что произошло в тот день?
— Я не знаю. Вроде бы ничего такого не случалось. Доктор, так со мной все хорошо?
— Как знать. Я пока не все выявил. А давай поговорим о тебе. Чем ты занимаешься в приюте? Выходишь ли гулять?
— Ну, да. Играю в основном.
— А во что?
— Ну, на качелях качаюсь. В песочнице играю, леплю куличи.
— А ты выходила когда-нибудь за пределы приюта?
— Ну… нет.
— Понятно. А ты когда-нибудь охотилась на животных?
— … Нет. — вопросы начали напрягать, ведь я охотилась на животных, выбиралась за пределы приюта и направлялась в лес, пока никто не видел.
Он улыбнулся и снял очки. Бумаги были отложены в сторону.
— Вот я тебя и поймал. Твои воспитатели не раз видели, как ты перелазила через забор и бежала в сторону леса. Так же они видели, как ты сбивала рогаткой птиц. А так-же они за нашу краткую беседу рассказали, что видели тебя пьющую кровь у этих самых пойманных птиц.
Я застала и не смела пошевелиться. Меня поймали на очевидной лжи! Но… они видели, как я сбегала и как ловила животных… Моя тайная жизнь оказалась не тайной… И я им не стирала память по этим моментам…
— Так ты не отрицаешь это? — навис надо мной мужчина. Теперь его улыбка казалось мерзкой и отвратительной. Я словно попала в руки извращенца и не могла выбраться. Он радовался тому, что смог загнать меня в угол.
Но потом чувство, что меня загнали в угол, исчезло. Я осознала, что бояться по идее мне нечего. Кто он и кто я. Я смогу с лёгкостью от него избавиться или стереть память.
С вызовом заглянула в смеющиеся глаза.
— Не отрицаю. Ну и что? Эти звери сами напросились. Они мне постоянно гадят на голову и приходится ее мыть. Если они приносят мне мучение, то почему я должна это терпеть?
— Но ты их убиваешь за это. Убиваешь, а не наказываешь.