Рассуждения о. Андрея о богословской неграмотности некоторых православных священнослужителей и прихожан как критерии определения (или не–определения) границ Церкви не выдерживают критики. Несмотря на любое свое неправильное и даже еретическое мнение, человек остается членом Церкви до тех пор, пока не отлучен от Церкви церковной властью, либо пока сам не покинул Церковь, войдя в евхаристическое общение с еретиками и раскольниками.[435] Это фундаментальное каноническое положение. Логика о. А. Кураева ясна: если некоторые православные христиане, придерживаясь еретических мнений, при этом остаются членами Церкви, то почему не считать находящимися в пределах Церкви (выше ее «нижней границы») не знакомых с еретическими мнениями своих иерархов инославных христиан, о которых в таком случае следует сказать, что «меру гибельности для них их еретичества нам знать не дано»?[436] В качестве доказательства о. Андрей цитирует Болотова, который таким образом рассуждал о несторианах и монофизитах: «И когда в VI и VII вв. персидские мученики проливали свою кровь, они умирали не за несторианские еретические тенденции, а за Христа апостолов и кафолической церкви… Глубоко прав высокопреосв. Вениамин, что опровергать несторианство, теперь самим айсорам неизвестное, значило бы сперва учить их несторианству… Эти айсоры и армяногрегориане нуждаются не в обращении, а в церковном общении».[437] Первое предложение звучит для светского слуха красиво, но мы помним твердое святоотеческое учение: грех раскола не смывается даже мученической кровью. Со второй мыслью перекликается мнение еще одного цитируемого о. Андреем, на сей раз безымянного, авторитета (его собирательное имя «сподвижники св. Игнатия (Брянчанинова)»): «Армяне не понимают евтихиевой ереси, следовательно, не понимают того существенного догматического различия, которым отделяется их Церковь от Церкви Восточной. Разъединение они приписывают разности в обрядах. К обрядам они не имеют той особенной привязанности, которая заметна в русском народе. Обряд свой, когда объяснится его несовместность, армяне оставляют легко. Так, они имеют обычай разговляться в Великую Субботу, по окончании богослужения сего дня. Некоторое лицо из их духовенства представило им странность сего обычая, указав на основательность обычая православных, и армяне с любовию, без всяких споров согласились разговляться в день Св. Пасхи, после литургии. Вообще в них заметно непритворное, сердечное влечение сблизиться с православными, с русскими. Если б Провидение благоволило, чтоб армяне соединились с Православною Церковию, для чего нужно единственно объяснение недоумений с обеих сторон, то государственная польза их в здешнем крае была бы неисчислима».[438]
Кого из неравнодушных русских православных людей не волнует судьба действительно героического, дружественного России армянского народа? Тем более болит сердце при мысли, что, выстояв столько веков в борьбе с воинствующим исламом, армянская церковь по–прежнему придерживается монофизитской ереси, не принесла в ней покаяния, признает святыми анафематствованных Вселенскими Соборами ересиархов. И независимо от того, знаком или нет тот или иной монофизит с учением своей еретической церкви, он является еретиком, поскольку является частью тела этой церкви, принимает от нее обряды и «таинства», находится с ней в молитвенном общении. И будет он оставаться еретиком до тех пор, пока, каким угодно чином, не присоединится к Церкви Апостольской, Церкви Православной. Что же касается того, что вопрос разъединения с армянами лежит в плоскости каких–то «недоумений», нуждающихся лишь в разрешении с обеих сторон, что армяне нуждаются «не в обращении, а в церковном общении», то приведем свидетельство о современном состоянии монофизитских церквей иерарха Константинопольской Патриархии, которого никак уж нельзя заподозрить в излишнем «ревнительстве» — митрополита Пергамского Иоанна (Зизиуласа): «Мы согласились по многим догматическим вопросам, но трудно разрешить некоторые проблемы экклезиологического порядка, а с моей точки зрения экклезиология очень важна… Мы не решили проблему святых. С обеих сторон есть святые, которые были анафематствованы другой стороной… Одна из сторон должна изменить свою позицию. И не похоже, чтобы Восточные Церкви (монофизиты — А. Н.) были готовы изменить свою позицию, но и мы не намерены менять позицию. Я не знаю, как это противоречие можно преодолеть, а потому я не очень оптимистичен. Есть и другие проблемы, например, вопрос авторитета Вселенских Соборов. Мы признаем семь Вселенских Соборов, а они — три…».[439] Даже в этих весьма осторожных словах опытного экумениста красной нитью проходит мысль: как были монофизиты упорными еретиками, так ими и остаются, и меняться не собираются. Решительнее высказывается видный современный греческий богослов профессор Салоникского университета протоиерей Феодор Зисис: «Были созданы предпосылки к тому, чтобы в сознании Церкви монофизиты, всегда бывшие нераскаявшимися еретиками, без покаяния и обращения стали бы сонаследниками Православия… Следует ли православным двадцатого столетия воспринимать антихалкидонитов иначе, чем все прочие поколения православных на протяжении пятнадцати веков? Богословие — вещь не слишком удобная для манипулирования ею в целях личных амбиций. Ибо если в этом здании разрушить что–то одно, то рухнет и все здание целиком. Святые отцы прекрасно об этом знали, и поэтому единственным путем примирения с еретиками считали покаяние и принятие Православия. Так зачем же закрывать им этот путь, сразу признав их православными, и поместив их в ограду Православной Церкви, откуда справедливо и по вдохновению Божию были они некогда изгнаны Святыми Отцами»?[440]
435
Здесь не идет речь о таком состоянии отпадения от Церкви, которое является предметом уже нравственного богословия.
436
Кураев А., диак. Мнимый модернизм… В данном случае о. Андрей цитирует одного из основателей софианской ереси прот. С. Булгакова.
439
Иоанн (Зизиулас), митр. Богословие — это служение Церкви // Церковь и время. 1998, № 3, с. 95–96.
440
Зисис Ф., прот. О «Православии» антихалкидонских монофизитов. М., 1995, с. 7–8, 10–11.