7. Право в Церкви большею частью является в виде божественного права, а потому так трудно определить, где кончается власть, основанная на праве, и где начинается власть на божественном начале. Идея теократии столь же древняя, как и само государство, может быть даже древнее его. Это одна из самых грандиозных иллюзий человечества на его исторических путях, которая наиболее трудно преодолевается, т. к. в ней сплетены во едино «и ночь, и день, и мрак, и свет». Это смешение настоящего и будущего, или точнее предвосхищение будущего в настоящем. Это замена царства Божьего Царством Кесаря, небесного Иерусалима земным. Это переделка слов молитвы Господней «да приидет царство Твое», которыми христиане встречают своего Господа на Евхаристическом собрании, ожидая Его славного пришествия, когда «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15,28). В теократическом порядке царство Божье уже наступает в старом эоне.
По своей природе каждая государственная власть стремится к теократии в той или иной форме — открытой или скрытой, т. к. в эмпирической действительности она не может найти исчерпывающих и безусловных оснований для самой себя. Не безумие безумцев на троне привело Рим к обожествлению своих императоров. Начало этого культа относится ко временам Августа, одного из самых мудрейших римских императоров, которого христиане чтили совершенно особым образом. Это был результат естественного развития идеи власти, стремящейся в самой себе найти основы для себя. Власть, как божество, не требует оправданий и оснований, тогда как власть человека над человеком всегда сомнительна, а потому в любой момент может показаться подозрительной. Августин отлично это понимал, когда утверждал, что человек может властвовать только над животными, а не над людьми [500]. Поэтому культ императоров был легко и свободно принят, как будто он отвечал какой–то внутренней потребности людей своего времени. В древнем мире мы не находим никакой оппозиции ему, если не считать христиан, для которых человеческая мудрость была безумием перед Богом. По скептицизму, свойственному римскому гению, сами обожествленные императоры понимали, что они далеки от богов, и горько насмехались над собою, говоря, что, только умирая, они понимают, что становятся бессмертными богами. Тем не менее, они видели в этом культе основу Римской империи, и мудрые и безумные, они одинаково вели относительно него жестокую борьбу с Церковью, которая Господу Кесарю противополагала Господа Иисуса. Даже власть, отказавшаяся от религиозных основ, продолжает сохранять некоторый, хотя и извращенный, мистический характер. Тоталитарные государства имеют свою безрелигиозную мистику, высший носитель власти в них считает себя или считается, если не богом, то во всяком случае, «сверхчеловеком».
8. Церковное сознание часто подходило к идее теократии не только вне Церкви, видя в царстве Кесаря осуществление царства Божьего, но и внутри себя. На этом пути церковная мысль просмотрела власть Христа в Церкви, а искала видимого воплощения власти Бога в Церкви. Пастыри избираются и поставляются Богом. Значит ли это, что источник их власти лежит в Боге, Который им передает свою власть, как в теократическом государстве Бог передает свою власть на земле Своему помазаннику? Значит ли это, что пастыри управляют стадом Христовым от Его имени, как Его наместники в Церкви? Помазание никогда не входило на Востоке в благодатный акт поставления епископов. В таинстве поставления испрашиваются пастырям благодатные дары для их служения в Церкви, а не испрашивается у Бога передача им Его власти в Церкви. Если бы такая власть имелась у пастырей, то они не были бы в стаде Христовом, а были бы над стадом. Церковная иерархия не заменяет в эмпирическом бытии единого Пастыря, т. к. никто не может заменить Христа. Они не Его наместники в Церкви, т. к. в ней один только Помазанник — Христос.
По своей природе власть, как власть, не есть служение другим, она сама требует себе служения. Идея власти, как служения, впервые была на основании учения Христа провозглашена ап. Павлом в его знаменитых словах обращенных в Рим: «ибо они (oi arcontej) Божьи служители ( leitourgoi Qeou)» (Рим. 13,6) [501]. Носители власти (архонты) — литурги Божьи. Это понимание несвойственно было римскому сознанию: в републиканском Риме власть была «honor», а в императорском — божество. Слова Павла не были услышаны, так как римская власть не желала рассматривать саму себя, как служение. Только такая власть была приемлема для христианского сознания. Власть, как божество, была «зверем из бездны» [502]. Почти через два столетия Ориген повторил мысль Павла о власти по отношению к предстоятелям церквей. «Вождь (игумен) так, я думаю, должно называть того, кого в Церкви называют епископом, должен быть служителем всех в своем служении, чтобы быть полезным всем в деле спасения» [503]. Власть пастырей, как наместников Божьих является разрушением учения о служениях в Церкви. Она могла появиться в церковном сознании только в порядке разделения единой Церкви Божьей на небесную и земную. Глава небесной церкви — Христос, а на земле господствуют Его наместники. Наместничество на земле в лице пастырей приводит к уменьшению — вопрос о степени не играет роли — пастырства Христа. Оно переносится в невидимую область невидимой Церкви, а на земле видимая власть принадлежит наместникам. Если церковное учение преодолело явные искажения в этой области, как наприм. идею, которую мы находим в «Апостольских Постановлениях», о том, что «епископ после Бога земной бог» [504], то оно не преодолело самую идею наместничества, которая остается в догматическом богословии.
501
В истории христианской мысли слова Павла о власти часто были использованы для оправдания того, чего сам Павел никогда не думал оправдывать. Современная бартианская школа рассматривает слова Павла, как оправдание государства (хотя государство не требует оправдания) и его власти меча, включая сюда и смертную казнь. См. наприм., Fr. J. Leenhardt, «Le Chrétien doit–il server l’Etat? Essai sur la théologie politique du Nouveau Testament», Genève 1939.