Сегодня епископат видит в «православных» политиках людей, которые «на самом деле ничего общего с православием не имеют». «Я встречался, - говорит митрополит Сергий (Фомин) в интервью игумену (теперь епископу) Илариону (Алфееву), - с лидерами таких партий: они не имеют никакого понятия не то что о православии - о Боге». Однако, и это уже гораздо серьезнее, их взгляды в РПЦ, как показывает опыт, разделяют сегодня многие священнослужители и миряне.
Авторы сетевых журналов «Русский партизан» и «Царский опричник» публикуют материалы, в которых демонстрируют приверженность расовой теории и почти всем пунктам программы Гитлера, при этом они на достаточно высоком уровне владеют православным материалом (в этом плане митрополит Сергий не совсем прав, когда говорит, что они не имеют ни малейшего представления о православии) и неплохо умеют создавать суггестивные тексты. «Волевое христианство» (термин А. Елисеева), и это надо осознавать со всею ответственностью, - очень опасный феномен сегодняшней молодежной культуры в России.
Так весна 2002 г. прошла под знаком борьбы с католичеством. Так 28 апреля, когда праздновался день Входа Господня в Иерусалим или так называемое Вербное воскресенье, казалось бы, один из самых светлых и в то же время печальных дней в году, в Москве и в ряде других городов состоялись антикатолические митинги или «стояния», во время которых говорилось, что главным врагом российской государственности является Ватикан, а «католицизм разрушителен для всего строя и нравственного сознания российских граждан». Один из организаторов этого митинга в Москве депутат Государственной Думы Геннадий Райков сравнил «наступление Ватикана» с экспансией НАТО на Восток и с угрозой ядерного нападения на Россию, а участники стояния держали в руках лозунги типа «Ватикан - вон!». Имеет смысл указать на то, что во время крестных ходов, организуемых Московской Патриархией, всегда находятся активисты, выходящие на улицу с подобными плакатами. Однако благочинные и другие священнослужители, ответственные за проведение крестного хода, обычно сразу же требуют убрать эти транспаранты.
Православие объявляется русской национальной религией, а призыв к единству христиан воспринимается как направленный против России, против ее прошлого и будущего, против ее национальной идентичности и т.д. «Основа Идеологии Братства - есть старая Русская идеология: "Православие, Самодержавие, Народность", но в "новом", апокалиптически-"горячем" (Откр 3:15), консервативно-революционном прочтении», - говорится в одном из документов братства преп. Иосифа Волоцкого. Таким образом христианство превращается в форму выражения национального духа и в знамя национальной духовности. Ясно, что в этом случае оно неминуемо теряет вселенский характер, забывает о призыве Иисуса «да будут все едины» и превращается, как сказал один православный священник из Америки, в племенную религию россиян.
Есть все основания говорить, что здесь мы имеем дело с идеологией, которая носит ярко выраженный «некрофильский характер», как сказал Мигель де Унамуно в 1936 г., когда назвал «некрофильскими» те взгляды, которые исповедовал франкистский режим в Испании.
«Некрофилия» или «страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному» и «одновременно страстное желание превратить все живое в неживое и страсть к разрушению ради разрушения» как психологический феномен подробно описана Э. Фроммом в книге «Анатомия человеческой деструктивности» как вторичный, но практически обязательный признак всякой тоталитарной идеологии. По мнению Фромма, для некрофилии характерно убеждение, что насилие (или, как говорит Симона Вейль, «способность превратить человека в труп») - это единственный путь, на котором гордиев узел проблем оказывается развязанным. «Терпеливое развязывание все новых и новых узлов, - пишет Фромм, - с точки зрения некрофила ни к чему не приводит». Вместе с тем настоящая православная аске- тика отрицает насилие и в сущности вся состоит из терпеливого и ежедневного развязывания узелков.
Славянский язык в их глазах ценен именно и только тем, что на нем не говорят сегодня, - тем самым, за традицию они держатся ради самой традиции, забывая о том, что в течение почти двух тысячелетий существования православия, внешние формы религиозности изменялись и трансформировались много раз именно ради того, чтобы сохранить содержание, а не форму. Когда Кирилл и Мефодий в IX веке переводили Евангелие на славянский язык, они были первопроходцами и новаторами; смысл их работы заключался именно в том, чтобы сделать Слово Божие понятным для невежественных и почти диких людей, которые ни слова не понимали ни по-гречески, ни на латыни.
Необходимо обратить внимание и на то, что закрытость, чувство неприятия иных традиций в христианстве, недоброжелательное отношение к христианству Запада и, прежде всего, к католичеству по принципу «наше - не наше» является сегодня для многих действительно верующих людей в России чем-то вроде защитной реакции. Когда человек о своей собственной православной вере, о ее глубинах и духовных сокровищах знает еще очень немного, ему начинает казаться, что отстоять свою правоту можно только в противостоянии. Такое противостояние, однако, очень быстро перерастает в агрессивность и противопоставление своей веры иным исповеданиям. И это все происходит на фоне того, что в религиозных изданиях постоянно нагнетается неприятие по отношению к католикам и протестантам с целью поддержания в сознании верующих образа врага.
Так, например, молодой художник заявляет по всероссийскому телевидению: «Ни у одного другого народа нет такой иконописи, как наша». Он делает это заявление и, конечно, при этом ничего не знает о том, что представляет собой религиозное искусство у других, в том числе, и православных народов (греков, киприотов, румын и болгар). Почему бы не сказать по-другому, например, поразиться тому, что русская иконопись такова, что нет ни одного народа, который бы не восхищался ею? Это было бы правдой, причем очень лестной для русского народа, ибо не случайно копия «Святой Троицы» Андрея Рублева стала главной святыней и символом католической церкви Ste Trinite в Париже, а воспроизведения Владимирской иконы можно найти в католических храмах почти повсюду.
Религиозная ситуация в России обусловлена, прежде всего, тем, что воспитанное на марксизме-ленинизме общество почти вслепую ищет для себя сегодня новую общеобязательную идеологию, которая была бы в то же время «единственно правильной», каким был марксизм. В результате, в сознании многих (в том числе чистых и действительно верующих людей) православие превращается в новую, именно такого рода, идеологию. Слово «идеология» вообще является ключевым для околоправославной и, прежде всего, «братской» публицистики.
«Патриотов, - говорит один из сторонников нового прочтения православия Егор Холмогоров, - всегда сильно подводило отсутствие научной фундированности и "единственно верного учения", позволяющего накладывать на происходящие события определенную понятийную сетку, уяснять происшедшее и отчасти прогнозировать будущее. За отсутствием после краха марксизма какой-либо версии "исторического материализма", "диалектического историзма" или там "материалистического идеализма" популярное толкование истории так и осталось на уровне Всемирного Тайного Жыда (именно так у Холмогорова!), в нескольких его модификациях - от радикально православной до радикально са- танисткой». И хотя в этом пассаже присутствуют обычные для «православной» публицистики намеки на «Протоколы сионских мудрецов», всемирный еврейский заговор и т.п., он, на самом деле, действительно интересен. Т.е. патриотов волнует не вера, не Бог и не молитвенная с Ним встреча, но только идеологический аспект того, что они называют православием.