Крестные муки – расплата за собственный произвол.
Вспомним Адама и Еву. Жили в благоустроенном раю, питались, как Бог велел, в саду Едемском. Но однажды, поддавшись искушению, заповеданное нарушили – вкусили от дерева познания добра и зла. И тогда Господь: «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей», «Адаму же сказал: …в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:16, 19).
В общем, не хотите жить по заповеданному, по произволу хотите – пожалуйста, – не роботы вы, обладаете правом выбора, но, в таком случае, за собственные решения сами же и расплачивайтесь.
Иисус не только ослушался Отца Своего, но поступил еще и не по людской логике. Если особо не вникать в произошедшее с Ним, то ведь все смахивает на самое банальное самоубийство: Иисус, зная, что его уже ищут, чтобы погубить, не только не стремится избежать встречи с насильниками, но, покорно отдаваясь в руки своих палачей, даже не осуждает их – «они не знают, что делают» (Лк. 23:34).
Но самое, пожалуй, поразительное в этом эпизоде то, что Иисус, допрежь уже многажды призывавший к смирению, тут не публичного эффекта ради, но ради единства слова Им произносимого и дела осуществляемого, в человеческом теле пребывая, прошел Свой путь непротивления злу. Может показаться, что своим поведением Он просто отрицал само существование свободы воли, ибо поступал так, как хотят они – палачи и предатели, но в том-то и дело, что Он, тем самым, поступал так, как хотел Он Сам. Это парадокс Иисуса Христа. Это поступок не человека, но Бога! И это представляется непостижимым и совершенно неприемлемым для нас, для людей. Мы – иные. Мы мним, что мы – христиане. Но христиане ли мы? Мы, ежеминутно избегающие своего крестного пути? Мы, из страха перед вдруг возникшей неудовлетворенностью, берущие сигарету или стопку со спиртным; дабы возвыситься, осуждающие ближнего; ради устранения тревожности, повышающие голос и даже допускающие насилие? Мы, у которых для самообмана и самооправдания на подхвате удобная, лукавая житейская философия? Путем ли Господа нашего Иисуса Христа идем? Если не гвозди вбитые в ладони – неловкого слова в запальчивости сказанного простить друг другу не можем, то – христиане ли мы?
Всякий, отринувший сказанное – «любите врагов своих», взявший на вооружение ветхозаветный принцип – «око за око, зуб за зуб», становится иудеем, независимо от того, какой при этом величины у него на пузе, на груди ли крест.
Итак, Иисус Христос вознесся к Отцу и Духу. Его апостолы разбрелись по Римской империи. Прозелиты прозябали, сбиваясь в разрозненные общины единоверцев, пытаясь, кто как мог и, кто как понимал нести в народ свет истины, поддерживая, тем самым, и в себе самих светильник веры. И так было почти три столетия. Христианство, как форма духовной жизни едва теплилась, но даже в таком состоянии оно воспринималось власть имущими, как андеграунд – потенциально опасное для существующего режима, экстремистское движение, несущее в народ неслыханное: «люби ближнего твоего, как самого себя», «суббота для человека, а не человек для субботы», «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах»…
На те, на первые христианские общины, очень смахивали, как мне представляется, наши клубы трезвости и клубы по интересам, которые во множестве существовали в СССР во второй половине 80-х XX-го столетия. Клубы, как и общины, напрочь лишенные материальной основы, характер носили камерный, в основном были замкнуты сами на себя, варились в соку собственном, и сколько-нибудь существенного идейного влияния на общество, конечно же, не имели. И не только потому, что не на что было купить самовар, конфеты, книги, оплатить аренду помещений и пр. Вопрос фундаментален. И ответ на него уже дали великие европейские экономисты XVIII века – К. Маркс и Ф. Энгельс: «Идея» неизменно посрамляла себя, как только она отделялась от «интереса» [57]. А в интересе, – как объясняли они же, – проявляются экономические отношения данного общества. Если экономические отношения не проявляются в интересе к трезвости или к идеям Нового Завета, если идеи оторваны от материального интереса, не востребованы теми, кто располагает деньгами, они, идеи посрамляют сами себя, и превращаются в пустое, эфемерное благопожелательство.