А даже запретили, например, Третьим правилом святых апостолов [72], подменять броженое вино свежим виноградным соком. Подзабыв при этом Иисусово: не человек для субботы, а суббота для человека.
И церковь, разместившая спирт в основе главного обряда христианского богослужения, просто не могла в дальнейшем относиться не благосклонно к его употреблению. И броженое вино, благословленное с амвона, теперь уже с позволения церковников, полилось в людские глотки, разрушая мозги, убивая способность мыслить, верить и любить, низводя людей до таких скотов, каких Земля до эры христианской и знать не знала.
Но – нас не сломить, не согнуть, стоим насмерть! Хлеб – только квасной, вино – только со спиртом! И начхать на то, что из-за проалкогольной позиции церкви в христианском мире видимо-невидимо бед, страданий и горя. Мы не помним и не желаем помнить слова «апостола» Павла, человечьим языком для человеков сказавшего: «Лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, отчего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает. Ты имеешь веру? имей ее сам в себе, пред Богом» (Рим. 14:21).
Трудно сказать, какова причина галлюцинации, на основе которой церковники твердили и твердят, будто бы на Тайной Вечере было броженое, «красное виноградное вино». Евангелисты-трезвенники на этот счет – про вино на пасхальной трапезе – ничего не сказали. Но можно зайти с другой стороны – исходить из слов Иисуса Христа: «Я есмь истинная виноградная лоза» (Ин. 15:1).
Далее, на Вечере Иисус, взяв чашу, «сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета» (Мк. 14:24).
Что является Кровью лозы? Крепленый, 16-градусный кагор? Не станем, уважаемый читатель, богохульничать – мы ж не батюшки-попы. Тем более что ответ на этот вопрос нами уже найден в Пятой книге Моисея «Второзаконие»: «…и ты пил вино, кровь виноградных ягод» (Втор. 32:14). Кровь виноградных ягод, т. е. свежий, натуральный сок. Сок, который человеком помещается в противоестественные условия, бродит, и уже не является тем, чем он был. Сок, забродивший, вступивший в стадию распада, разложения органических соединений, т. е. гниения, – это уже, в отличие от сока свежего, качественно иное творение. Творение искусственное.
Итак, вернемся к хлебу, отбросив всевозможные глупости про то, что опресноки – мертвы, а квасной хлеб – жив, и что преломлять опресноки – означает следовать иудейской традиции. Есть аргумент, от которого не отмахнешься лихой фразой, и который не истолкование есть. «Справочник православного человека», который выше мы уже цитировали, утверждает: «…в описании Тайной Вечери употребляется греческое слово «артос» (квасной хлеб). Если бы речь здесь шла об опресноках в тексте бы стояло слово «азимон» (пресный хлеб)» [73].
Конечно, на утверждения, сделанные в словарной статье, можно и вполне резонно возразить: мол, надобно не токмо слова греческие разбирать умело, но еще и думать, над прочитанным, пытаясь уразуметь, в каком контексте лексемы используются.
Возразить так можно. Так и возражаю. Но… «артос»-то этот от этого не преобразуется в «азимон». А в тексте Евангелия и в самом деле – «ἄρτος», точнее – «άρτον», винительный падеж от слова «ἄρτος». И «артос», действительно, не «азимон». Но, согласившись с тем, что видим, почему мы должны соглашаться и с тем значением, которое церковники данному слову приписывают? Почему мы должны соглашаться с тем, что «артос» – это исключительно «квасной хлеб»? Например, Древнегреческо-русский словарь И.Х. Дворецкого дает такое определение: «άρτος – хлеб (преимущ. пшеничный)» [74].
Таким образом, лексема ἄρτος означает просто хлеб, как и пришедшая ей на смену в эллинистические времена новогреческая лексема ψωμί. И разница сегодня лишь в том, что первая употребляется в церковной языковой деятельности или же входит в состав лингвистических единиц, являющихся частью литературного языка; вторая же, напротив, употребляется для обозначения хлеба как такового и пищи в целом [75].