«Полмерки вина» – полсекстария, а секстарий в древнеримской системе – мера объема жидких тел, измеренных по весу, – равнялся приблизительно 544 г.
Таким образом, даже Бенедикт вынужденно, но допускал ежедневное питие вина в количестве 272 грамм.
И монахи пили. Пили сами и, превратив вино в коммерческий продукт, спаивали жителей близлежащих поселений. И, конечно же, не без последствий. И даже на Афоне, в одном из главных святых мест, и даже среди исихастов – представителей знаменитого мистического движения в монашестве. Ведь это византийский император Алексий I Комнин (ок. 1056–1118) в своем письме к константинопольскому патриарху Николаю III сетовал: «исихасты Афона имеют в своих рядах тех, кто разжигаются вином… это хула на ангельское сообщество», а патриарх Иеремия своим постановлением в 1574 году вообще запретил монахам гнать и пить виноградную водку – ракию – «источник всех зол». Впрочем, при благосклонном в целом отношении церкви к винопитию, все эти паллиативы, в том числе, издаваемые игуменами постановления, направленные на тех, кто нарушает «меру потребляемого вина», были пустой административно-словесной суетой. Именно об этом говорит то, что люди спиваются и гибнут, а позиция церковников – незыблема. Вот, что в 2009 году в беседе с диаконом Федором Котрелевым заявил иерей Даниил Сысоев: «На Афоне, в месте, известном строгостью жизни, приходящему в монастырь всегда подносят рюмку водки. Так же и на Синае. Конечно, крепкие напитки не запрещены. Один мой друг, священник и врач, говорил, что водка, но не более 50–70 граммов, не страдающему алкоголизмом может быть полезна для здоровья» [123].
Христианство было импортировано на Русь как уже вполне сформированная технология духовного и социально-политического порабощения народа: оно было оснащено тщательно разработанной идеологией и множеством ритуалов для манипуляции неофитами и паствой, Церковная организация структурирована, выстроена как иерархия, сдобрена недвижимостью и земельными наделами… Конечно, все это было очень далеко от того, что содержалось в проповедях Иисуса Христа и даже совершенно несовместимо с Его образом жизни – «Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову» (Мф. 8:20). Но могло ли это волновать тех, кто использовал религию не для имплантации в людские умы животворящих идей Мессии и не для придания своему бренному существованию высшего смысла, веруя в то, и надеясь на то, что земная жизнь – это лишь путь в Царствие Небесное; могло ли это волновать тех, кто использовал религию для удовлетворения своих, исключительно утилитарных, земных интересов?
Взять того же князя Владимира, предоставившего иностранному агенту – Киевской православной митрополии Константинопольского патриархата, – и свое покровительство, и бессрочную прописку в Киевской Руси. Впрочем, а что ему, оказавшемуся в тех исторических обстоятельствах, еще оставалось делать? Будучи новгородским князем, он, страшась смерти, был вынужден покинуть пределы своего Отечества, бежать в Швецию. Вернулся через год с ордой иноземных наемников – с братками-варягами – нанятой на деньги новгородских торговцев. Захватил и разграбил Полоцк. Полоцкого князя Рогволода и двоих его сыновей – убил, иначе они объединились бы против него с киевским князем Ярополком, дочь Рогволода – Рогнеду, на тот момент невесту Ярополка, насильно, без ее на то согласия, взял себе в жены. И уже затем, убил и брата своего Ярополка [124].
Вот так будущий святой Владимир Красное Солнышко, вооруженный, по всей видимости, девизом «Хочешь жить – убей!», и стал владыкою княжества Русская земля.
Однако на этом проблемы не закончились: та Русь, которую князь Владимир насильственно подмял под себя, на тот момент была не только плохо управляема, но еще и перманентно расползалась, как гнилое лоскутное одеяло. Отказались повиноваться до того мирно жившие радимичи, прекратили платить дань вятичи, регулярно беспокоили печенеги, стоящие в 30 км от Киева… А Владимир к тому же еще и незаконнорожденный, а поэтому и не имеющий прав на княжение, и не имеющий политической поддержки в своем Отечестве. Единственная сила, на которую он опирался, – наемное варяжское войско, могущее в любой момент превратиться и во врага, стоящего за его спиной.