Конечно, при таком распутно-разбойном житии не могла за спиной у будущего святого, а на тот момент прожжённого злодея не ошиваться лютая Смерть, неотлучно ждущая своего благоприятного момента, и не мог князь-лиходей Владимир не ощущать своей шкурой ее присутствие. Не потому ли и забрела ему в голову однажды красивая и спасительная идея – и объединить племена, и умаслить всех оптом: и ограбленных, и оскорбленных, и униженных, соорудив в Киеве аж целый пантеон языческих богов! И он – в 980 году – соорудил: на одной площадке – шесть идолов. И тех, что с севера, и тех, что с юга. Но замысел – увы! – с треском провалился, и, возможно, потому что племена, верующие на особицу и в свое, никак не хотели унифицироваться – признавать главенство над своими божками Перуна, бога грома и молнии, которого пытался им навязать младореформатор Владимир. Вот тогда-то Владимир, по всей видимости, и занялся, наконец-то, делом, самым настоящим – государствообразующим. В частности, он не только продолжал традиционно похаживать на напрасно рыпающихся соседей, инициирующих центробежные процессы, не только принудил вновь выплачивать дань тех, кто после гибели Святослава заартачился и отпал от нужды, выпрягся из киевского хомута.
Князь Владимир, и вот это – главное, на тех территориях, куда только дотянулись его руки, рассадил наместников, и из числа своих детей тоже. Более того, он упразднил институт племенных князьков и ликвидировал самостоятельность земель, т. е. аннексировал их. Вот с этого-то момента мы и можем говорить уже о возникновении совершенно реальных предпосылок для превращения Русской земли в государство Киевская Русь. Но… до этого статуса – государство – было еще очень и очень далеко. Ведь это об этих временах писал К. Маркс: «Владимир, олицетворяющий собой вершину готической России…» [132].
Готической, т. е. варварской [133]. Варварство же по классификации Ф. Энгельса – период первобытной истории, находящийся между дикостью и цивилизацией, представляющий собой процесс разложения родовой общины, дробления общины на патриархальные семьи. Соответственно, в этот период еще и нет феодалов, как господствующего класса. Весьма странно, но даже Б.Д. Греков (1882–1953), один из первых из числа историков, кто пытался доказать существование феодальной формации в Киевской Руси, анализируя размышления К. Маркса, специально акцентировал эту мысль: «Рассматривая историю «готической» России, Маркс не называл ее феодальной» [134]?!
Соответственно, коль нет феодалов, как господствующего класса, то нет и тех, кто нуждается в защите своих частнособственнических интересов, а значит нет и государственного аппарата насилия. В обществе отсутствует такая масса соплеменников, чьи интересы нужно защищать от посягательств со стороны рядом живущих. Нечего защищать. И мы с вами, уважаемый читатель, в данном вопросе не одиноки. В настоящее время в отечественной медиевистике на позициях отрицания феодальных отношений в Киевской Руси в период – конец X – первая четверть XI века – стоит целое направление, которое основал и возглавил выдающийся петербургский историк Игорь Яковлевич Фроянов.
В таком случае возникает вопрос: какого ж резона ради князь Владимир в 988 году сподобился на столь экстравагантный проект: христианизация Русской земли и на сопутствующее ей – ликвидацию язычества, веры своих предков? Конечно, там, где брат убивал брата, отец – своих детей, дети – своих отцов, попрать веру предков – вообще, как два раза чихнуть против ветра. Поэтому у нас вопрос иного плана: зачем ему лично, князю Владимиру понадобилось, чтобы христианская религия заняла в обществе господствующее положение? Государства – главного, как мы приучены думать, заказчика на религиозную технологию – еще нет, соплеменники в особом пристрастии к иноверию замечены еще не были, и челом не били, а князь, поди ж ты! – затеял радикальную реконструкцию духовного мира всея и всех?! Волюнтаризм, да и только!
Так-то оно так, но… Такого органа власти, как государство, еще не было, но властью, т. е. правом, пусть очень ограниченным правом использовать насилие, князь все же обладал. Кроме того, быть князем означало быть освобожденным от надобности заниматься физическим трудом, и при этом жить в материальном достатке, т. к. князь кормился за счет грабежа и полюдья. Быть князем означало иметь иммунитет, т. е. быть в значительно большей безопасности, чем простой общинник. Быть князем опасно, но чертовски удобно и выгодно. И, конечно же, столь привилегированное положение было надобно сохранить.