О том, что иудаизм и христианство духовно едины, родственны друг другу, а христианство – «еврейская секта», сектор, составная часть иудейства, сказал в своей эпатажной речи, произнесенной в центральной синагоге Нью-Йорка перед иудейскими раввинами США 13 ноября 1991 года, и патриарх Московский и всея Руси Алексий II: «Единение иудейства и христианства имеет реальную почву духовного и естественного родства и положительных религиозных интересов. Мы едины с иудеями, не отказываясь от христианства, не вопреки христианству, а во имя и в силу христианства, а иудеи едины с нами не вопреки иудейству, а во имя и в силу истинного иудейства. Мы потому отделены от иудеев, что мы ещё «не вполне христиане», а иудеи потому отделяются от нас, что они «не вполне иудеи». Ибо полнота христианства обнимает собой и иудейство, а полнота иудейства есть христианство» [181].
Вот так: «полнота иудейства есть христианство». Умри – лучше не скажешь. Впрочем, дело в ином – в том, что патриарх констатировал то, что многие столетия существовало де факто. Потому-то нам и не странно видеть на крестах храма Христа Спасителя (Москва) иудейскую шестиконечную звезду – 12 звезд на каждом кресте. Потому-то нас и не убеждают рассказы сегодняшних церковников о том, что гексаграмма встречается за много веков до Р. Х. в Индии, Месопотамии, Британии и др. странах, и что в храме Христа Спасителя она присутствует исключительно в декоративно-эстетических целях. Почему бы, в таком случае, вам, эстеты-декораторы в рясах не использовать в этих же целях еще и свастику, которая также встречается за много веков до Р. Х., и тоже – во многих странах, и даже в России?
Транснациональная церковная корпорация пришла в Киевскую Русь, будучи ведомая политическими интересами как Византии, так и киевского князя, и его ближайшего окружения. Поэтому каждая из сторон стремилась вносить свой вклад в процесс формирования обоюдовыгодного инструмента. Князьями и боярами ставились церкви и монастыри, для управления коими приглашались иноземные священники и монахи. И Константинопольский патриархат тому охотно способствовал, и одной из причин оного было то, что в Византийской империи на тот момент «…монахи насчитывались десятками тысяч и являлись настоящей язвой для страны; епископов было до 6000, а около них кишели их гражданские прихвостни, крупные и мелкие. Вся эта армия, конечно, не могла прокормиться на греческих хлебах, многие голодали и нищенствовали; «перепроизводство» заставляло патриарха искать новых мест для насаждения «истинной» веры» [182].
И вот оно – новое место для насаждения «истинной веры», образовалось. И в Киевское княжество, и в княжества, находящиеся под пятой Киева, хлынула черная орда иностранных «просветителей» и «святителей», алчущих и взыскующих самых разнообразных выгод. Языческая Русь – благодатная целина, приняла «христианствующих» мигрантов-гастарбайтеров – епископов, священников и монахов, которые в соответствии с европейскими, прожидовленными ценностями своекорыстия и наживы заложили основу церковно-монастырской организации и создали ее на свой, на греко-римский лад. Причем, важным было не столько то, какова структурная конфигурация созданного и с какой она духовной начинкой, сколько субъектность навязывающего свою волю и, соответственно, пользующегося плодами управления. А управлять желал и Киев, и Константинополь, и Рим. И Киев, конечно же, вел постоянную, непримиримую борьбу за идейно-духовную автономию русской церкви, за этот инструмент политического и духовного влияния, инструмент внутренней и внешней политики. И борьба была трудной и длительной. Только в 1448 году, избрав епископа Рязанского Иону митрополитом Киевским и всея Руси, собор епископов положил начало процессу провозглашения автокефалии – обретению Русской церковью самостоятельности и административной независимости от Константинопольского патриархата. В 1459 году был закреплен и новый порядок избрания первосвятителей-митрополитов – Собором русских епископов с согласиямосковскогокнязя. Тем самым, церковь в очередной раз признала и подтвердила приоритет власти светской, вторичность власти духовной и зависимость церковной организации от организации княжеской.
…Говоря о церкви, чьи основы были заложены «апостолом» Павлом – махровым иудеем, которого, как оказалось, сколько ни корми проповедями Иисуса Христа, он все равно в Тору смотрит и по закону Моисея живет, говоря о церкви, как об организации, созданной по типу организаций светских, т. е. структурированных с использованием принципа иерархии, мы хорошо понимаем, что такого рода церковь, существующая в мире юридических и экономических отношений, и бытовать-то могла прежде всего как сугубо материальная сущность, а не как духовно-этическая. Потому-то практическая целесообразность всякий раз и неизменно и подминала под себя этическую необходимость, а благие намерения, даже когда они случались, уступали дорогу алчбе, наживе и тщеславию. Вектор благостных, возвышенных деклараций, слетающих с амвона из уст, возомнивших себя посредниками между Богом и людьми, разнились и противоречили друг другу. Сознание, этика и практическая жизнедеятельность священнодействующих определялись их двоящимся бытием, раздираемом между стремлением к очевидной практической выгоде и стремлением через отвержение всего земного к служению не маммоне, но Богу.