Значительно выросшее в XV–XVI вв. экономическое могущество церкви, дополненное убеждением, что церковь – единственный посредник между Богом и людьми, сформировало притязания духовенства на право участвовать в решении государственных дел, и даже побудило церковников покуситься на то, чтобы подмять под себя власть светскую. Естественно, последняя тоже была не лыком шита, потому-то между Русской церковью и Русским государством началась не просто война, но такая странная война, в которой противники, враждующие друг с другом, друг друга используют еще и для борьбы со своими собственными внутренними врагами. Сегодня нам это хорошо знакомо: помощь врагу своему на основе взаимовыгодного интереса. Ничего личного и патриотичного: «бизнес – святое дело».
Конечно, государство нуждалось в таком союзнике, как церковь, нуждалось в союзнике сильном, но управляемом, т. е. в зависимом. Вот почему власть уже в конце XV века превратила вопрос о церковных землях и вообще вопрос о недвижимости, в фигуру, на которую не могут распространяться государственные гарантии, ибо ничто не вечно на христианской земле, все лишено стабильности и определенности, и даже, поскольку на все воля Божья, никто из живущих не способен достичь статуса навсегда неприкасаемого. Все и всегда должны ощущать себя грешниками и вечно виноватыми. Отсутствие вины порождает чувство собственного достоинства, а оно – мать всех претензий. Создатель государства Иван III очень хорошо понимал, как достоинство мешает управлению людьми. Не вообще достоинство. Достоинство есть и у копейки, но только в той денежной системе, которую определили власть имущие. Вне системы копейка – медяк, ничего не стоящий. Если же копейка норовит заявить о своем достоинстве вне существующей системы, пытается заявить, будто она не зависит от системы, значит, она противостоит власти. А это уже – антигосударственное дело. Быть может именно поэтому Иван III и низвел всех своих подданных, и князей тоже, до статуса рабов, т. е. холопов государевых. Холоп – это наймит, человек, который не только служит кому-нибудь, но еще и не имеет права покинуть того, кому служит. Холоп всегда должен помнить о висящем над ним топоре, ибо пребывающий в состоянии душевного покоя слабо внушаем, плохо повинуется и неудобен в управлении. Только холоп хорошо напуганный всегда и всем доволен, и благодарен царю и Богу за каждый прожитый день, и за то, что нет голода и войны… Кто избежал беды, только тот и возрадуется, когда беды избежит.
Не в подобных ли размышлениях правители всех времен искали и находили, и находят оправдание для своих акций, смахивающих иной раз на простое самодурство – аресты, судебные процессы, казни, устроенные на площади, при обязательном стечении местного населения?..
Вспомним в этой связи митрополита Московского и всея Руси Филиппа II, удавленного Малютой Скуратовым 23 декабря 1569 года по приказу Ивана IV в Успенском монастыре.
Вспомним в этой связи и архиепископа Новгородского Пимена, сторонника Ивана IV, с которым царь-самодур, прибывший в Новгород в феврале 1570 года, поступил самым наидичайшим образом: «с Пимена были торжественно сняты принадлежности его сана, после чего, в нищенском одеянии, он был посажен на белую кобылу, к которой его привязали ногами, вручив ему бубны и волынку; в этом виде его водили по городу, затем сослали в тульский Веневский монастырь» [246].
Сослали обесчещенного архиепископа в монастырь, где он вскоре и скончался. Сам ли скончался или же помогли угодливые помощники царские – о том свидетельств не осталось. Однако есть свидетельства о том, что случилось с архиепископом Новгородским Леонидом, который, кстати, и опричнину поддерживал, и доверием Ивана IV пользовался. Как сообщают «Псковские летописи», в 1575 году «опалился царь Иван Васильевич на архиепископа новгородского Леонида, и взя к Москве, и сан на нем оборвал, и, в медведно ошив, собаками затравил» [247].
Репрессии против духовенства, конечно, были не единственными аргументами, с помощью которых правители «переубеждали» своих оппонентов, делали церковников более сговорчивыми и послушными. Например, очень хорошим «доводом» служила систематически воскрешаемая угроза изъятия церковных земель. И не только угроза потенциально возможного отторжения собственности – секуляризация, осуществлялись и практические шаги.
В частности, в 1551 году в Москве по инициативе Ивана IV был созван Собор, на котором был принят целый ряд решений, не только поставивших рост церковного землевладения под государственный контроль, но и ограничивающих церковно-монастырское землевладение. Причем, решения были приняты при непосредственном соучастии митрополита Московского и всея Руси Макария – противника нестяжателей, сторонника иосифлянства, последователя Иосифа Волоцкого!? Очевидно, и митрополит, и все присутствующие уже хорошо уяснили, что в централизованном государстве, да еще при рядом находящемся самодержце, двух мнений быть не может. Мнений и не было. Мнения и сомнения, и даже в подлинности самого соборного уложения 1551 года, появились несколько позже. Достаточно сказать, что «Стоглав», как типографское издание, увидело свет аж через целых три века – в 1860 году, и не в России, а в Англии?! И только после этого, видимо, спохватившись и устыдившись, российские церковники в 1862 году печатают «Стоглав» в типографии Казани. И не просто печатают, но с большой фигой, вынутой из глубокого кармана. В частности, издатель в своем предисловии сообщает: «Исследовано, дознано и доказано, по крайней мере в общих чертах, что эта книга составлена кем-нибудь, может быть, даже членом стоглавного собора (1551 г.), но уже после собора, из черновых записок, бывших или приготовленных только для рассмотрения на соборе, но не рассмотренных (всецело), не приведенных в формы церковных постановлений, не утвержденных подписями и не обнародованных для руководства» [248].