В общем, «Стоглав» составлен кем-то и когда-то, но явно не на Соборе и Собором, очевидно, не принят. Так сказать, фальшивка, нагло пристегнутая к уважаемому собранию.
Как утверждает древняя пословица: «Вы можете привести осла к водопою, но вы не заставите его пить». Можно собрать в Кремлевском дворце митрополита, святителей, архимандритов, игуменов, массу бояр и первостепенных сановников, и даже вызвать у них на ваши слова рвотную реакцию одобрения и согласия, но вы не заставите их принять блевотину и слова ваши за то, в чем надобно нуждаться и чем следует каждодневно пользоваться. Не в этом ли причина того, что «Стоглав» подвергся столь упорному замалчиванию и поруганию? Значит, он содержал что-то, что вызывало у церковной братии стойкое неприятие и даже, быть может, представляло некую угрозу для устоев веры? Например, в главе 31 «Стоглава» «О крестном знамении», мы читаем: «…на себя крестное знамение рукою возлагати двема персты, якоже предаша святыи отцы воображати крестное знамение». <…> «…аще кто двема персты не благословляет якоже и Христос, или не воображает крестного знамения, да будет проклят святыи отцы рекоша» [249].
Это было закреплено в документе Поместного Собора 1551 года. И, насколько можно судить, сделано это было без особых дискуссий. Копья и стулья не ломали. Но… знамение – это именно тот компонент обряда, который на Поместном Московском соборе 1656 года расколол Русскую церковь на старообрядцев, держащихся двуперстного крестного знамения, и на сторонников патриарха Никона, сторонников троеперстия. И не просто расколол, но всех, крестящихся двумя перстами объявили еретиками и предали анафеме. И ведь троеперстники – они ж не враз возникли? Они во множестве были и во времена митрополита Макария? Более того, и сам митрополит Макарий причислял себя к сторонникам возложения знамения тремя перстами, что следует из его труда «Великие Минеи Четьи».
Поднял Иван IV на Соборе и тему пьянства среди церковников – Вопрос XVII. «О пьянственном питии»… И Собор ответ дал. И отдельной главой, и несколькими фрагментами, разбросанными по всему документу. Но дал ответ, скажем так, исключительно в поповском духе – уклончиво и запутанно-противоречиво. Так, например, заявив, вроде бы, здраво и разумно: «от всякого зазора неподобного, наипаче же от пьянственного пития воздержатися, и во пьянство бы не упивалися, и горячего вина по монастырям не курити и не пити и хмельного пития пив и медов не держати», тут же, далее: «…а от вин от фрянзских не возбраняются, нигде бо несть писано, что не пити вина, но токмо писано не пити вина в пьянство, и аще где обрящут фрязские вина то в славу Божию испиваются, а не в пианство» [250].
?!..
Ну, просто рот от изумления сам собою раскрывается! И от сущего огорчения тут же враз замыкается. Не пей, братия, вина и не держи оного, но фряжские, т. е. французские – пожалуйста! Правда, не до пьянства, не дай бог, и – во славу Божью!?
Надобность ограничить размеры церковно-монастырских землевладений, поставить церковь под контроль государства, и, в конечном итоге, устранить ее экономическую и политическую независимость – все это молодым царем Петром Алексеевичем понималась. Именно поэтому уже в 1697 г. он сделал достаточно суровое распоряжение: «Богомольцам Нашим, Преосвященным Митрополитам, Архиепископам и Епископам в домах и в Епархиях своих и в монастырях Архимандритам и Игуменам, и Строителям никакого лишнего строения строить и денег в расходе не держать без Нашего Великого Государя указу; а деньгам и хлебу приход и расход им записав в книги, присылать те книги к Нам, Великому Государю, к Москве; и о том ко всем Архиереям и в монастыри послать Наши Великого Государя грамоты» [251].