Жофия слушала не шевелясь, пока не затекла нога; осторожно, боясь отвлечь декана, она переменила позу.
— Неделю спустя я узнал, что викарий уехал в Рим и возвращаться не собирается. И не вернулся, там и умер в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году… — Декан тяжело вздохнул. — Пока он был жив, я знал, что ответственность на нем. — И он достал из коробки еще одну пожелтевшую вырезку из газеты. — Это однокашник мой по семинарии прислал мне тогда извещение о его смерти… Тяжко стало у меня на душе. «Господи, господи, может, я весь мир несу на себе?» — «Воистину несешь…» Сокровища эти известны были в течение столетий, многие поколения ювелиров их изучали, значит, заметили уже, знали, что нет их. И о том догадывались, что исчезли они не во время войны, а тогда же, когда уехал доктор Эсеки и что он не увез, не мог увезти их с собой… Когда отношения между государством и церковью нормализовались, венгерские органы многократно делали попытки уговорить викария, чтобы открыл, наконец, где спрятаны сокровища, но он не нарушил клятву… В начале пятидесятых годов органы внутренних дел, позднее Комитет по делам церкви вели розыск, и ко мне наведывались, все спрашивали, не знаю ли, где сокровища, или хоть что-то, что бы на след навело, но сама эта неприметная церквушка совсем не была никому подозрительна, даже склепом не поинтересовались… Эсеки верно рассчитал…
— Потому-то вы и не позволили новую церковь строить? — спросила Жофия и сама налила в рюмки коньяк.
— Потому. Я хотел ежедневно чувствовать, что сокровища у меня под ногами… Потом умер монах Эдьед… Через сколько-то лет ушел от нас мастер Ференц Никличек, каменщик… А теперь вот и отца Рафаэля не стало… Изо всех, кому известна была великая сия тайна, остался в живых я один.
— Тяжелая ноша, — согласилась Жофия.
Декан вынул из коробки толстый запечатанный конверт.
— После смерти отца Рафаэля я всю эту историю записал, на тот случай, если вдруг внезапная смерть настигнет… — Священник осенил себя крестом и на секунду прикрыл глаза: — Избави нас, боже, от смерти нежданной!.. Чтобы не унести с собой тайну эту в могилу… Но что, ежели в недостойные руки попадет посмертное сие послание?.. — С измученным видом он неподвижно уставился перед собой. Жофия смотрела на него с жалостью: священник состарился на десять лет, рассказывая о своей тайне. Мясистое лицо избороздили морщины, глаза запали и воспалились, нос вытянулся. — Пирока… но она для этого слишком примитивна, даром что всю жизнь священникам прислуживала… Да, пожалуй, и корыстолюбива… К золоту, во всяком случае, неравнодушна.
— Помните, господин декан, — горячо спросила вдруг Жофия, — однажды вы у меня спросили: неужто это так много — тридцать лет? Да, так много! Целая историческая эпоха… Вот и Святую корону нам вернули! Но если даже американцы считают, что в нынешней Венгрии коронационные реликвии будут в безопасности, тогда уж и сельскому декану, Тимоту Жидани, духовному пастырю народа своего, не следует быть недоверчивее их!
Священник сосредоточенно, смотрел в одну точку.
— Вы думаете? — спросил он, но как-то рассеянно.
Жофия улыбнулась.
— Ах, господин декан! Да ведь про себя вы, право же, давно уже все решили. Иначе мне ни за что не сказали бы! Ведь согласно клятве раскрыть тайну вы имеете право только тем, кто над вами. Вы уже давно решили про себя, хотя и самому себе о том не сказали, что попросите аудиенции у епископа и откроете ему тайну своих сокровищ.
Священник признательно, хотя и совершенно разбитый, взглянул на Жофию.
— Спасибо, что выслушали меня. Вы действительно… очень мне дороги… очень-очень дороги…
Высоко на холме Капталан высятся друг против друга два величественных, старинных здания: епископский дворец и собор.
На выложенной булыжником площади Жофия остановила «трабант». Декан грузно выбрался из машины, жестом попрощался с художницей и, бледный, лихорадочно улыбаясь, скрылся под сводом украшенного каменной резьбой портала епископского дворца.