— Разрешите мне, господин декан!
Он разлил коньяк по рюмкам, совсем понемножку. Министр, чуть-чуть растроганный, оглядел спутников, встал, встали и остальные и, со словами: «Ваше здоровье, господин декан! Благослови вас бог, господин декан!» — потянулись с ним чокнуться.
Появилась Пирока с кофе, расставила все на столе и бесшумно удалилась.
Декан уже справился с волнением.
— Я к вашим услугам, господа!
Министр смотрел перед собой, на красиво очерченных губах его блуждала взволнованная улыбка.
— Все это прямо как в сказке, — сказал он. — Когда-то, будучи еще, как говорится, чистым искусствоведом, я лично побывал в епископском дворце… намеревался изучить подробно митру тринадцатого века, которую привез с собой епископ Артольф из Трансильвании, когда получил здесь епархию. И не обнаружил ее. Мне объяснили, что епископский головной убор вместе с крестом на золотой цепи и перстнем с лиловым камнем исчезли во время войны и до сих пор не найдены. И вот они обнаруживаются… через тридцать лет, в безвестной церквушке безвестного селения. — Он перевел взгляд на декана. — Господин декан, вы совершенно уверены, что сокровища находятся в том железном гробу?
Мягко, спокойно священник ответил:
— Я их не видел, господин министр. Сундук доставили сюда закрытым. Но никаких сомнений быть не может.
Министр нетерпеливо оглядел всех:
— Тогда, пожалуй… отправимся? Вы позаботились о каменщике?
— Он дожидается нас в церкви, — ответил священник. В голове его вдруг мелькнуло: не тот ли это «большой человек», о котором говорила тогда Жофия? Что же, скоро выяснится. Он робко обвел гостей взглядом. — Могу я пригласить вас, господа, к обеду? Для меня большая честь…
Министр закусил губу и опустил глаза. Секретарь епископа негромко, с запинкой, проговорил:
— Не примите в обиду, господин декан!.. Но, как вы понимаете, в епископском дворце просто сгорают от нетерпения… Нынче в гостях у епископа товарищ секретарь комитатского комитета партии… товарищ председатель комитатского совета… начальник милиции комитата… комитатский…
По лицу декана скользнула чуть заметная горькая усмешка.
— Я понимаю… Разумеется… — И он тяжело встал. — Можем идти. — Старик был разочарован. Он-то представлял себе это совсем по-другому! Мелькнула мысль: надо бы сказать Пироке, чтоб готовила обед на троих, да предупредить Жофию, чтобы ее не застали врасплох, если этот мужчина с обаятельной улыбкой окажется тем самым… Но ему не удалось сделать ни того, ни другого. Его усадили в огромную машину и повезли к церкви, охраняемой какими-то штатскими.
Жофия уже несколько дней жила надеждой и страхом, что встретится с тем, от кого сбежала сюда. И сознательно готовила себя к этой встрече. Если же она не состоится — ну что ж, на сердце опять станет спокойно, быть может, уже навсегда. Но если она окажется с ним лицом к лицу — как добиться, чтобы не задрожала рука, не выступили красные пятна на щеках? Чтобы не дрогнули предательски губы, не застлало слезами глаза? Чтобы спокойно, без напряжения, с безразличной улыбкой протянуть ему руку?.. И как, чувствуя на себе его взгляд, твердой рукой отбить цемент вокруг мраморной плиты Амалии Семереди, не повредить молотком ни мрамора, ни руки?..
Она ожидала перед церковью, на самом солнцепеке. Три машины остановились поодаль, в тени высоких каштанов. Жофия узнала его тотчас, едва он легко выскочил из машины и огляделся с жадным любопытством. У нее сильно заколотилось сердце, она вытерла о край блузки ладонь, чтобы не была влажной, когда придется здороваться.
Делегация приближалась, двигаясь замедленно из-за старого священника. Декан что-то пояснял им на ходу, показывая на башню. «Когда же он заметит меня?» — с трепетом ждала Жофия. И вдруг он сбился с шага, замер, Жофия увидела его ошеломленный, растерянный взгляд. Но все это продолжалось одно мгновение, никто, кроме декана, ничего не заметил, министр быстро нагнал остальных. И даже сказал что-то. «Дипломат, — думала Жофия с завистью, с ненавистью. — Актер».
— У нас здесь редкий, весьма интересный алтарный образ святого Христофора, его реставрацию только что закончила…
— А ведь мы уже встречались!
Миклош улыбался, но Жофия уловила чуть заметную дрожь в уголках его губ.
Вошли в прохладный неф, остановились перед картиной.
— Очень красиво!
— Мастерская работа!
— Пятнадцатый век, — гордо вставил декан.