Прежде всего Неандер первый возвысился до истинно научной объективности. До него даже лучшие историки были настолько субъективны, что нередко вовсе искажали истину в угоду своим тенденциям. Неандер же самым делом показал приложение к церковно-исторической науке того историографического приема, при котором субъективное отношение историка становится в гармоническую связь с фактическою историческою истиной. Он показал истинное значение объективной исторической, правды в деле историографии церковной, что так мало понималось его предшественниками. Ибо прежние историки, с целью проникать в сокровеннейшие планы индивидуумов, являвшихся на сцене исторической, изучали церковно-исторические документы лишь поскольку они давали материал для психических наблюдений, другие же стороны источников оставались в пренебрежении. Вместо беспристрастного рассмотрения явлений, вместо верности в понимании фактов, прежняя историография отличалась гордым презрением ко всему, что не соответствовало личным взглядам историка. Напротив Неандер в своих сочинениях показывает образец истинно-объективного исторического метода, в силу которого историк должен судить о фактах не по своему личному вкусу и прихоти, а по чувству той справедливости, на какую указывает изучение источников.
Далее, — Неандер дал новое направление церковно-историческому прагматизму. Этот прагматизм понимался прежними историками односторонне. Ни прагматики супранатуралисты, ни прагматики рационалисты не создали истиннонаучного метода. Их прагматизм не соответствовал задаче историка христианства. В самом деле, историки рационалисты, принимая христианство за естественное, чисточеловеческое явление, в истории христианства и церкви видели развитие обыкновенного исторического процесса в человечестве: человечество жило в религиозной сфере по своим естественным началам и стремлениям. С другой стороны, историки супранатуралисты хотя признавали божественность христианства, признавали его откровенный характер, но совсем не указывали, какое действительное значение имело христианство в истории человечества: как и в чем выражалось его творческое и воспитательное значение в истории. Нужно было, в виду направления этих двух классов историков, указать, в чем состояло и как выражалось действие элемента сверхъестественного, христианства, как могучей силы, вошедшей в жизнь человеческую, или, что тоже, придать жизненный характер принципу супранатуралистов, и указать так же, в чем и как выражалась деятельность самого человека в процессе истории христианства: что сам человек был деятелем в истории церковной, это раскрывали, и очень широко, рационалисты историки, но в полной-ли мере человек был деятелем в этой истории — оставалось вопросом, на который рационалисты, при их точке зрения, ответа правильного дать не могли. Прагматизм обеих прежних школ был очень не высокого качества. Он не знал других сил, движущих историю, кроме личных сил отдельных индивидуумов. Поэтому, прагматизм этот с удивительною скрупулёзностью изучал мысли и волю исторических индивидуумов, их планы и намерения, будь то добрые или злые, и эти особенности индивидуумов считал исключительными мотивами всех явлений и изменений в области церковной истории. О какой-либо высшей причинности, господствующей над индивидуумами и знать не хотели, а если некоторые из них (супранатуралисты) и допускали такую причинность в смысле провидения или божественного плана, то все же эта причинность являлась безжизненною силою, движущеюся в бесконечной дали от мира человеческого[415]. Отрешиться от этого прагматизма со всеми его крайностями и. было истинною задачею Неандера. Неандер всегда ищет причины явлений в человеке и его свойствах, но с этим он всегда твердо помнил о том принципе исторического развития, каким есть само христианство. Само христианство, как определенная и могучая сила, прившедшая в мир человеческий, всегда у него является движущею силою в истории, и при всем том эта сила у него никогда не переходит в насилие над человеком и человечеством. Словом, в своем — прагматизме Неандер качественно обновляет супранатуралистический и рационалистический принципы прежних историков и объединяет их к выгоде для своей задачи.
Наконец, Неандер возвратил церковной истории уважение, которого она несправедливо лишена была. Известно, что вместо раскрытия полноты влияния христианства на человечество, церковная история под пером многих и притом замечательнейших историков превратилась в галерею картин человеческой глупости, если не зла, над которыми оставалось только смеяться и которые надлежало лишь порицать. Образцы подобного отношения к историческим личностям мы уже показали в лице историков прагматико-рационалистической школы. С своей стороны Неандер никогда не молчит о темных сторонах в истории церкви, но он умеет дать им настоящее место, не впадая в утрировку. Он сгруппировал все светлое в истории в такие яркие картины, что история церковная стала не смешною, но глубоко-знаменательною. В одном из своих трудов Неандер прямо дает понять, отчего происходят такие явления в церковной историографии, что церковь представлялась чуть не скопищем зла и нравственного безобразия, какою она была у прагматиков-рационалистов. Признавая, что рядом с светлыми сторонами истории церкви подчас в ней попадаются и темные стороны, Неандер замечает: «кто совне рассматривает эти темные явления (т. е. без всякого сочувствия христианству), и уже самым своим мировоззрением становится в противоположность к христианству, тот легко может случайное в процессе исторического развития смешать с существенным и в таком виде (т. е. не верном) понимать и самое христианство. Это замечание, говорит он, применяется ко всем, кого уже в первыя столетия видим враждебно нападающими Neander на христианство»[416].