[454]. Нет сомнения, что автор истории Академии разумеет под историческими исследованиями Горского не печатные труды его, не его монографии. У Горского нет исследований, которые бы по своему предмету были общими с Неандером. То, что составляет предмет монографий Горского, у Неандера исследовано очень кратко в «истории» и не представляет общего с этим трудом знаменитого немецкого учёного. Но Неандер отразился собственно в академических лекциях Горского. Будучи знаком с рукописными лекциями Горского, я могу с решительностью утверждать, что Неандер побудил Горского забросить старые латинские исторические сочинения, которыми он руководился сначала своей профессорской деятельности, и работать частью по Неандеру, частью самостоятельно, но с полным забвением прежней латинской литературы. Есть отделы в лекциях Горского, которые несомненно взяты у Неандера, хотя и значительно переработаны частью на основании личного знакомства с источниками, частью по другим, преимущественно немецким, монографиям и статьям. Сюда можно отнести историю гонений, историю борьбы христианских императоров с язычеством, историю церковной литературы первых трех веков и историю церковного учения того же времени. Вообще Горского можно считать последователем Неандера, но с ограничениями[455]. Больше всего сближало Горского с Неандером сродство духа. Иногда называли Горского даже «русским Неандером». Мы далеки от того, чтобы думать, что будто Горский сделал столько же для церковно-исторической науки, сколько Неандер. Горский был знающим свое дело пионером русской церковно-исторической науки, принимая во внимание то, что сделано им в литературе. Но если обратим внимание на дух, направление, идеи ученой деятельности Горского, то в этом нельзя не усматривать большого сходства между ним и Неандером (в особенности, если мы возьмем Горского не в том виде, как он обнаружил себя в литературе, а в целом его образе: по нашему мнению, Горский как ученый, как церковный историк, как личность очень мало выражается литературными трудами, — он был выше, серьезнее, глубже, проницательнее и привлекательнее, чем каким рисуют печатные его труды). Неандер своею жизнью и деятельностью осуществлял любимое свое изречение: pectus est, quod theologum facit[456]. Горский был также theologus pectoralis. Он нераздельно слил в себе исследователя, учёного, с человеком веры и христианином. Его лекции и отчасти сочинения отражали эту замечательную черту, сближающую его с Неандером. Неандер был историком, не любившим говорить с чужого голоса, старательно изучившим самые источники науки, был строго критическим ученым, та же черта отличала и Горского. Неандер был всегда идеалом для Горского. — В литературе нашей, церковно-исторической, Неандер имел также подражателей. Мы разумеем покойного петербургского профессора Челыдова. Известная «История церкви» его, том I, есть простая переделка первых глав церковной истории Неандера. По крайней мере с полным правом это можно сказать о большей части книги, где излагается история гонений на христиан, борьба языческих писателей с христианством и характеристика апологетики II и III века. Впрочем проверка истории Чельцова по истории Неандера показывает, что первый не все и не в таком виде переносит в свой труд, что и в каком есть у Неандера, а с некоторыми изменениями. Некоторые сведения переданы подробнее, чем у Неандера, например, о философе Порфирии, о более замечательных мучениках; находящееся в тексте у Неандера, в книге Чельцова помещено под строкой и т. д. Тяжелый слог Неандера, обремененный длинными периодами, превращается у Чельцова в легкий, приятный. Есть у Чельцова пропуски сравнительно с историей Неандера. Он пропускает, например, известие, встречаемое у Неандера, что в одно из гонений (Септимия Севера) христиане покупали свою безопасность деньгами, или что в другое гонение (Диоклитиана) было много таких исповедников, которые брали на себя этот подвиг из видов корыстолюбивых: они рассчитывали на денежную помощь со стороны христианского общества. В указанных случаях опускаются не какие либо крайние суждения Неандера, но прямо исторические факты. Видно, что Неандер подвергся искажениям в переделке. Но прежде чем винить автора в этом, нужно знать: зависело ли это от него самого или от каких-нибудь случайных обстоятельств? (напр., от цензуры). Чельцов написал только один том своей истории, на этом и закончил свое дело. Следует пожалеть, что этот талантливый историк сделал меньше для науки, чем сколько он мог.[457] — В теперешнем учебнике по церковной истории в семинариях, г. Смирнова, в некоторых изданиях его можно встретить также места, представляющие перевод из церковной истории Неандера. Так трактат о судьбе оригенистов в IV и дальнейшие века, параграф о св. Максиме исповеднике, как богослове и писателе и пр. составляют сокращенный перевод суждений Неандера о тех же вопросах. Но нужно ли считать это признаком, что составитель учебника — почитатель и последователь Неандера или принимать за простую случайность? Мы думаем, что вернее будет последнее, принимая во внимание, что книга г. Смирнова есть бесцветная компиляция, составленная по тому, что попадалось под руку.
вернуться
Смирнова С. История Московской Духовной академии до её преобразования. Ст.40. М.1879.
вернуться
См. нашу статью в Чт. общ. люб. Дух. просвещ. 1879, кн. I, стр. 147–148.
вернуться
Эти слова в качестве эпиграфа украшали первое издание церковной истории Неандера.
вернуться
О таланте Чельцова, по нашему мнению, лучше всего может дать понятие его небольшая статья: «Ο павликианах», напечатанная в Хр. Чт., 1877 г., и произнесенная в качестве речи на академическом акте в Петербурге.