Заметим одно: зависимость Феодорита от Сократа и Созомена не может ни мало отнимать чести у Феодорита, ибо это долг каждого последующего историка — советоваться с более ранними историками.
Если Феодорит писал свою историю после того, как появились труды Сократа и Созомена, которые известны были епископу Кирскому, то само собою напрашивается вопросы что побудило Феодорита взяться за это дело, — тем более, что этот историк не довел своего труда даже до той грани времени, до какой простираются церковный истории Сократа и Созомена? В истории Феодорита нет определенного ответа на этот вопрос. Правда в начале своего труда (I, 1) (praefatio), Феодорит вскользь упоминает, что он имеет в виду записать незаписанное историками (τά λειπόμενα ουγγράφαι) но это, кажется, нужно понимать так, что он считает себя прямым продолжателем Евсевия (ibid.), а не так, что он хочет пополнить Сократа и Созомена, о которых он совсем молчит. При том, еслибы он хотел пополнить Сократа и Созомена, как иногда думают,[218] то он не стал бы пересказывать того, что уже было рассказано его предшественниками, однакож он не считает лишним и еще рассказать о том, что уже было оповещено Сократом и Созоменом. У Феодорита не было также намерения поправлять ошибки его предшественников,[219] потому что, если он иногда и поправляет Сократа и Созомена, то это случайность, а не цель твердо намеченная.[220] Цель, какую поставил себе Феодорит при написании истории, определенно им не выражена, но она в значительной мере открывается при внимательном чтении его истории. Он не думал ни пополнять Сократа и Созомена, ни поправлять их, он хотел написать такую же общую историю церкви известного времени, но в ней он хотел осветить новым светом жизнь и деятельность церкви Антиохийской и вообще церковного округа Сирского; осветить, как с тем, чтобы показать значение этой части общества христианского в совокупной жизни церкви, так и с тем, чтобы дать некоторое руководство для своих современников, захваченных движением монофизитским. Посмотрим, какими путями Феодорит идет к достижению своих намерений. Прежде всего, он старается изобразить в возможно ярких блестящих чертах всех православных епископов Антиохийских IV и начала V века. Начать с Евстафия Антиохийского (323–340 г.). Феодорит отводит ему почетнейшее место между членами первого вселенского собора, приписываете ему честь торжественного приветствования императора Константина речью на этом соборе (I, 7 (6), о чем никто из историков не упоминает. Феодорит почитает Евстафия истинным и великим столпом церкви, он говорить: «некоторые, удостоенные священства, не только не хотели назидать церковь, но старались подорвать самые её основания, ибо на тех именно, которые управляли церковью согласно с апостольским учением, сплетали клеветы, низлагали их и изгоняли». Далее автор упоминает первее всего Евстафия, которого он называет «величайшим столпом благочестия» (I, 25 (24). Очевидно, он старается поднять Евстафия на ту высоту, на какой стояли самые главные поборники православия того времени.[221] С таким же признанием великих заслуг для церкви Феодорит описывает и другого Антиохийского епископа Мелетия (358–381 г. с промежутками). Историк истощает все хвалы при описании этого лица. Он именует его «святым», «великим» (II, 31 (27), «дивным» (III, 4 (2), «кротчайшим из всех людей», «божественным» (V, 3) и т. д.; указывает на особенную мудрость и проницательность Мелетия, который поставлял пастырями в другие места лиц, отличавшихся многими высокими достоинствами (V, 4); указывает на безбоязненность Мелетия, который во времена Юлиана дает убежище сыну одного жреца, обратившемуся к христианству (III, 14 (10). Весьма замечательные рассказы Феодорита об отношении Феодосия Великого к Мелетию, о чем мы ничего не знаем из других источников того времени. По рассказу Феодорита Феодосий, когда он был еще военачальником, видел следующий сон: «ему представилось во сне, будто епископ Антиохийский Мелетий (которого нужно сказать Феодосий в то время совсем не знал) возложил на него царскую порфиру и главу его украсил царским венцом» (V, 6). Смысл сна понятен: он предвещал Феодосию царский престол, что впоследствии и оправдалось. Первое свидание Феодосия, уже в качестве царя, с Мелетием, по рассказу историка, произошло при следующих обстоятельствах: Феодосий прибыл на собор второй вселенский, происходивший как известно в Константинополе, пожелал увидеть Мелетия, бывшего на соборе, но он приказал не указывать ему Мелетия — в уверенности, что он сам узнает являвшееся ему во сне лицо. «И действительно, рассказывает Феодорит, когда собрались все епископы в царские палаты, Феодосий прямо подошел к Мелетию, обнял его, начал целовать ему глаза, уста, грудь, голову и короновавшую его правую руку» (V, 7). Рассказ этот встречается только у одного Федорита.[222] — Вообще всех православных епископов Антиохийских Феодорит в высшей степени прославляет, при чем он превозносит иногда и таких лиц между ними, о которых ничего замечательного неизвестно в истории. Феодорит в следующих чертах описывает личность Флавиана (381–404 г.): «Флавиан, говорит историк, был лицом, избравшим аскетический образ жизни, и открытым поборником апостольского учения», еще и «не получив должности священнослужения и находясь в числе мирян, днем и ночью он возбуждал всех к ревности по благочестию» (II, 24 (19); «напор волн (еретичества) будто пред неким оплотом сокрушился пред Флавианом»; боровшиеся против Ариева богохульства «бросали стрелы против этой ереси, стрелы, которые доставлял им Флавиан из своего ума, будто из какого колчана; а сам он легко разрывал сети еретиков и доказывал, что их возражения — паутина» (IV, 25 (22) Сл. V, 3). Флавиана историк именует «мудрейшим» (ibid.). Положим Флавиан — довольно известная историческая личность, но Феодорит, как мы сказали, прославляет и таких епископов антиохийских, которые неизвестны никакими важными заслугами. Так он говорит о Порфирии (404–413 г.): «Порфирий оставил много памятников человеколюбия, славился также и силою духа» (V, 35); об Александре (413–418): «достойный всякой хвалы Александр, еще до епископства проводил время на поприще подвижническом, явился мужественным поборником (истины), потому что уча словом, наставления свои подтверждал и жизнью». «Божественный Александр — говорит Феодорит — богат был любомудрием, текучестью слова и другими бесчисленными дарованиями». «Он употреблял все средства к восстановлению единодушия в Антиохийской церкви и успел присоединить к церкви отделившихся», чему дивились и иудеи и язычники, ибо «видели, как потоки (лиц отделившихся) вливаются в море церкви» (III, 5 (2); V, 35); о Феодоте (419–422): «он жемчужина смиренномудрия, муж отличавшийся кротостью и украшавшийся дисциплиною в жизни» (V, 38 (37), муж «божественный» (V, 40 (39). Кроме того у Феодорита встречаем много высоких похвал большей части епископов, принадлежавших к антиохийскому церковному округу, как, известным (Диодору, Феодору Мопсуестскому), так и неизвестным (Афраату, Феодоту Иерапольскому, Исидору Кирскому, Евлогию и т. д.). Таким образом не подлежит сомнению, что Феодорит в своей истории имел в виду возвеличить и прославить значение своей родной Антиохийской церкви и Антиохийского церковного округа[223].
218
Praefatio Valesii. Loc. citat., p. VII. Cnf. Migne. Gr. torn. 82. Valesii Annotat, p. 1521.
220
Güldenpenning. Die Kirchengeschichte des Theodoret. S. 20. У этого автора приведены примеры.
221
Поднять значение Евстафия для Феодорита, принадлежавшего к антиохийскому церковному округу, тем более было нужно, что церковные историки, предшественники Феодорита, позволяли себе произносить суждения, невыгодные для чести Евставия. Так Сократ писал: «Люди слабые и неспособные отличаться собственными делами хотели обратить на себя внимание порицанием тех, которые лучше их» (разумеется: Ориген). К числу таких недостойных людей историк относит и Евстафия (VI, и3).
222
Рассказы Феодорита о Мелетии представляют собою поправку известий о нем же других историков, поправку, направленную к прославлению этого Антиохийского епископа. Сократ, напр., говорит о Мелетии, что он был посвящен в епископы арианами, что он подписал на соборе Селевкийском aрианское (акакианское) исповедание веры, что более строгие исповедники, единосущие в Антиохии, не хотели иметь с ним общения, как человеком, поставленным арианами (II, 44; V, 5. Слич. Созом. VII, 3).
223
Проф. Глубоковский говорит: «восточно-сирийская церковь (антиохийский округ) в истории Феодорита представлена в небывалом освещении» (т. II, 320). Это — правда.