Однако на Востоке эта теория не могла быть принята официальным образом – хотя бы потому, что в Византии обходились номоканонами и не спешили систематизировать правила в виде отдельного и универсального Церковного кодекса. Кроме того, каноническое нормотворчество Византийских императоров было столь широким и постоянным, что попытка его ограничения со стороны патриарха не могла бы никоим образом увенчаться успехом. Впрочем, это была не единственная форма их участия в жизни Церкви. В отличие от большинства западных государей василевсы славной Византии считали для себя обязательным участие в догматических спорах с первого до последнего дня существования их Империи. Живые примеры тех веков – Исихастские споры XIV столетия и Ферраро-Флорентийский собор 1438-39 гг. На Востоке священноначалие благосклонно относилось к этой постоянной практике, ничуть не сомневаясь в компетенции своего императора и его праве (или обязанности?) формировать истинное Вероучение.
По этим причинам в течение очень длительного времени в Восточно-православной церкви предикат «божественный» прилагался только к самим канонам. И гораздо позднее виднейшие православные канонисты при всех расхождениях между собой не спешили употреблять выражение jus divinum в положительном смысле. Однако с течением лет названная доктрина получила развитие и на Востоке, в том числе в Русской церкви, чьи исследователи теперь также охотно ссылаются на «божественное право», как и их коллеги на Западе. Правда, у нас «божественное право» все же не получило никакого документарного утверждения, и ссылки на него в официальных документах не присутствуют.
II
С учетом «открытия» jus divinum дальнейший алгоритм канонического правообразования с точки зрения теории очевиден: нормы Священного Писания либо непосредственно применяются в Церкви, либо служит источником для формирования новых канонов. На первый взгляд, никаких методологических проблем в такой конструкции не предвидится. Но, как давно замечено, в науке церковного права существует немного вопросов, которые не только имеют такую первостепенную важность, но и столь спорные, как jus divinum14. В правоте этого тезиса несложно убедиться, глядя на замысловатость обоснований и противоречивость доводов в защиту теории «божественного права».
Если бы каноны jus divinum имели вечный, неизменный характер, никаких проблем не могло бы предвидеться ни при каких обстоятельствах. Но в том-то и дело, что это условие – невыполнимо, и сегодня множество правил, непосредственно взятых из Священного Писания, более не применяется. Вследствие этого возникает неустранимое внутреннее противоречие: с одной стороны утверждается, что правила jus divinum неизменны, с другой признается, что в прежние времена «состояние Церкви отличалось значительными особенностями в сравнении с последующим временем, потому некоторые (? -А.В.) нормы церковной жизни времен Апостолов вышли из церковной практики или заменены другими, более сообразными с обстоятельствами позднейшего времени»15. В этой фразе небесспорным представляется только одно утверждение – что будто лишь «некоторые» нормы Апостолов не подлежат более применения, все остальное – истинная правда.
Чтобы устранить эту проблему, пошли на некоторые уступки, невольно изменив главному свойству jus divinum – что все правила, содержащиеся в Священном Писании, относятся к нему. Стали доказывать, что сам по себе факт нахождения в книгах Священного Писания тех или других правил, имеющих отношение к внешнему порядку церковно-общественной жизни, «еще не решает вопрос о присущем им характере норм божественного, неизменного права»16.
Да, каноны могут устаревать и даже не применяться в действительности, объясняют нам, но неизменность нормы вообще нельзя считать «непременным критерием ее принадлежности к божественном праву»17. Словно отвечая на немой вопрос, убеждают, что «характер неизменности принадлежит только таким заповедям Христа, которые касаются существенной стороны устройства Церкви»18. И в тех случаях, когда ранее соблюдаемые нормы jus divinum с течением времени перестали применяться, следует считать, что эти правила – отнюдь не акты прямого действия, а «высшие начала и критерии положительного церковного права, которое ни в коем случае не может стоять в противоречии с божественным правом»19.
15