В целом отраженные в грамотах периода XIII–XIV вв. реалии существенно отличаются от устоев монашеской жизни ранних христиан, что и неудивительно: в древнерусских землях важнейшей задачей Церкви является обоснование властной вертикали в светской сфере, поэтому и внутренняя жизнь церковных корпораций неизбежно подчиняется тому же принципу.
Имея множество сведений о реализации единоличной власти митрополита, епископов и настоятелей монастырей, возникает искушение поспешно заявить о явном преобладании этого принципа в деятельности церковной иерархии, в том числе в сфере церковного суда. Но в ряде случаев на протяжении всего рассматриваемого периода можно увидеть противодействие разнонаправленных тенденций, противоположных принципов – принципа публичности или близкого к нему принципа соборности и, с другой стороны, принципа единоличного принятия решения.
Так, в литературе указывается на различие подходов епископской власти к появлению неизвестного пришлого отшельника в пределах подведомственной территории (на примере ситуаций с поселением преп. Антония Печерского и преп. Антония Римлянина[98]). При этом предполагается, что в различной реакции церковных властей можно проследить расширение и упрочение епископских полномочий, все более уверенное осуществление ими своих функций.
В случае с «делом митрополита Петра» оценки, данные в источниках обеим сторонам, укладываются в рамки церковного правосознания XIV–XVI вв. (обвинитель еп. Андрей характеризуется как «легкий умом», поскольку посмел выступить с обвинением против главы русской церковной иерархии, решился на «мятеж»)[99]. С другой стороны, в период XI–XIII вв., очевидно, эти события рассматривались по-иному – подобное выступление епископа (конечно, не самого по себе, а с тверским князем, стоявшим за его спиной) с обвинением против митрополита было возможно и не воспринималось как заведомо безуспешный «мятеж». Это свидетельствует о том, что господство вертикали властных иерархических отношений в сфере церковного суда, в т. ч. господство принципа единоличного мнения судьи, еще не превратились в формально-юридическую реальность, и были представлены пока что в качестве тенденции.
О том, что в древнерусском обществе рассматриваемого периода усиливается и закрепляется тенденция к усилению единоличного начала, прежде всего власти иерархов, говорят появляющиеся в XII в. многочисленные свидетельства и жалобы на злоупотребления высшей церковной иерархии, чьи властные полномочия достаточно разрослись и окрепли, чтобы дать такие возможности для произвола[100]. С другой стороны, эти же свидетельства говорят о существующем в церковной среде сопротивлении этой тенденции.
Еще одно важное обстоятельство следует учитывать, взвешивая аргументы «за» и «против» присутствия принципа публичности в церковном суде. Этим обстоятельством является возможность апелляции. И здесь, видимо, нужно разграничить 1) вообще возможность пересмотра вынесенного судебного решения и 2) особое право епископа на апелляцию к константинопольскому патриарху. Свидетельства источников, которые можно привлечь для рассмотрения этого аспекта, носят фрагментарный и единичный характер.
Сложным для изучения и понимания делом по-прежнему остается суд над новгородским епископом Лукой Жидятой. Можно предполагать, что в деле еп. Луки нашел отражение целый ряд противоречий: между греческой и русской частью Русской Церкви, между Киевом и Новгородом, между разными силами внутри новгородской городской общины[101].
Опираясь на характер мер, примененных к Дудику, В. В. Мильков предложил реконструкцию обвинений, которые были предъявлены новгородскому владыке, предположив, что это могли быть какие-то из разновидностей сексуальных преступлений, подозрение в присвоении церковных ценностей или незаконном похолоплении[102].
При этом слабым местом указанной реконструкции является то, что суд в течение трех лет не носит завершенного характера, он продолжается, приводя в итоге к оправданию еп. Луки и закономерному осуждению его обвинителей. Прежде всего, сторонники этой концепции исходят из политической подоплеки обвинения, но при этом не приводят достаточных объяснений, почему процесс тянулся так долго, учитывая, что сила очевидно находилась на стороне митрополита, который был заинтересован в осуждении еп. Луки. Нет никаких сведений, чтобы какая-то политическая сила оказывала ему противодействие. Правда, В. В. Мильковым было выдвинуто предположение, что судебный процесс, инициированный митрополитом, застопорился из-за запирательства холопа Дудика, которого вынуждали дать показания против епископа[103]. Такую версию нельзя исключить, но, учитывая возможности стороны обвинения, крайне мала вероятность того, что масштабный судебный процесс зашел в тупик по причине упорства и стойкости верного холопа. Более того, с формально-юридической стороны совершенно непонятно, какие обстоятельства могли растянуть судебное разбирательство на целых три года.
99
100
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 349;
102