— Получилось очень удачно! Остался еще Джонсон, — продолжал доктор. — Знаем мы о нем немного, но и из этого малого количества информации можно заключить, что он нам готовит какую то большую пакость. Мы не сможем приступить к нашей настоящей деятельности, пока он не будет обезврежен. В два года мы осилили неприступности севера, два года нам нужно было, чтобы овладеть элементами материи и стихии. Освоив их, мы создали «Церон». Но на выметание паутины, созданной в мире разнообразными концернами, мы потратили больше всего здоровья, сил и бьемся над этим почти год. Уже целый год, благодаря им, мы не в состоянии приступить к нашей настоящей работе, а вынуждены защищаться. Для нас, отдавших все на это великое дело, это — большой срок. Тем более, что эти дельцы своим крестовым походом настолько взбудоражили весь мир, что пройдет много времени, прежде чем мы сможем приступить к нашей конструктивной работе. Сегодня же мы в представлении мира вампир, дикий слон, отбившийся от стада, — опасный для всех.
Голос радио-спикера перебил доктора. Говорила Москва. Она сообщала, что над островом Сахалином в направлении на север пролетела армада японских дирижаблей и аэропланов-амфибий. Радио добавило, что по всему побережью Сибири и Аляски приняты все меры предосторожности. В каюту вошел Мехмед. Увидя доктора, бледного, как смерть, и растерянные лица Андрея и Мирано, у него в горле застряли слова извинения за то, что он включил радио. Он понял, что произошло что-то ужасное. От зловещей догадки, одновременно появившейся у них, леденела кровь в жилах.
Через несколько минут, не скрываясь больше, на сравнительно небольшой высоте, как ураган, понесся «Церон» в направлении севера. Сейчас он действительно напоминал собой бешеного дикого слона-самца, ломающего в щепки лес и заросли, попадающиеся ему на пути.
Когда за Уралом началась тайга, всем как-то стало немного легче, но вскоре ими снова завладело беспокойство. Доктор, чтобы хоть сколько-нибудь увеличить скорость, выключил машину, поглощающую шум. Корпус «Церона» гудел и дрожал. Всем тем, кто случайно видел его в этих пустынных краях, он казался каким-то взбешенным, мстительным духом. Наконец, тайга кончилась, упершись в Полярное море. Цель близилась, все молчали, смотря застекленевшим взором вдаль. Показалась вдали черная точка, быстро превращавшаяся в контуры ледокола. Одного взгляда, брошенного на него, было достаточно, чтобы увидеть, во что его превратила армада. В пробоины, сделанные бомбами, хлынула вода, которая, смерзнув, в свою очередь превратилась в льдину, разорвав при этом ледокол на две части. Он походил на труп, которому придали позу живого человека.
Ледокола, четыре года противостоявшего дикому налету льдов и бурь Полярного моря, больше не существовало.
Не задерживаясь ни на мгновение, доктор немилосердно гнал «Церон» дальше. Прошло несколько минут; адский шум, производимый машинами, смолк. «Церон» повис в воздухе. Под ним находилась огромная неправильной формы воронка, окаймленная скалами; в ней плавали льдины. Это было все, что осталось от полярного оазиса, в котором был создан «Церон» и где выработан был грандиозный конструктивный план. В этом оазисе после нечеловеческих трудов и лишений создавшие его сумели извлечь: теплоту из леденеющих лучей полярного солнца, энергию из вечного льда и «Церон» из недр скалистого острова. Кипящего жизнью уголка в полярной пустыне не было. Но даже, умерев, он не позволял полярному льду сомкнуться над его могилой. Большие льдины, попавшие в воронку, на поверхности которой еще была бура я жидкость, таяли в ней.
Все стояли, объятые немым ужасом. Команда пришла в себя лишь после окрика доктора. «Церон» плыл в высоте по направлению к Японии. Он не походил больше на взбешенного дикого зверя, а скорее напоминал холодного расчетливого мстителя.
XVII
В ожидании победоносного возвращения армады миллионы людей наводнили долину. Тысячи громкоговорителей объявляли собравшимся о ее местонахождении. Наконец, на горизонте показались три дирижабля, а над ними ряд мелких точек; толпа узнала в них легко амфибий. Армада, сделав три круга над долиной, начала постепенно снижаться. С начала амфибии, а за ними гиганты-дирижабли.
Из громкоговорителей раздались звуки гимна. Миллионную массу захватил его ритм и они его запели, приходя от этого в экстаз. Головная амфибия, чьи колеса почти уже коснулись земли, как бы захваченная вихрем, понеслась ввысь, за нею вторая, третья… На высоте в 1500–2000 метров они загорались и огненными кометами падали на дно долины и гребни, сея ужас и смерть. Дирижабли, не замечая происходящего, снижались, но когда, казалось, что щупальца адмиральского гиганта впились в землю, в странном смертельном танце они начали вздыматься ввысь, походя на пушинку, гонимую ветром. Было видно простым глазом, как накалилась их металлическая оболочка, а из гондол струились клубы дыма. Спрут или коршун, державший свои жертвы невидимыми лапами, тоже был у всех на глазах. Поиграв так со своими жертвами некоторое время, «Церон» разжал свои лапы и дымящиеся остатки армады полетели на землю. Как бы в насмешку они упали около своих ангаров. Когда прошло оцепенение и загремели зенитные орудия, было уже поздно, «Церона» не было видно.
По всей цветущей долине валялись тысячи задавленных толпою трупов. В ней царила смерть.
XVIII
Доктор лежал без сознания, у него было воспаление мозга. Склонившись над ним, стояли трое. Это было все, что осталось от большой жизнерадостной группы людей, выехавших пять лет тому назад в Северное море на ледоколе «Церон». «Церон» в то время летел над Тихим океаном, а стрелка его барографа неуклонно отмечала уменьшение высоты. «Церон» падал.
II часть. КЛУБ МИРА
I
Бешено крутящиеся потоки мутно-желтой воды несли с собой: крыши домов, трупы и деревья. Несясь в диком танце, они разбивались о торчавший из воды гребень холма, летели дальше в далекое море, все уничтожая на своем пути. На гребне один возле другого стояли переносные деревянные бараки — это был лагерь строителей насыпи. Все, что можно было спасти от разбушевавшейся реки, было ими собрано здесь. Здесь же между бараками торчали различные землечерпалки и багера, казавшиеся на фоне нарождающегося дня гигантскими доисторическими животными, задравшими к небу свои длинные шеи. От них и от бараков ложились на воду причудливые тени. Бараки были набиты людьми. Казалось, что кто-то умышленно согнал людей вместе, чтобы дать возможность природе одним взмахом покончить с ее врагами, коварно стремившимися обуздать ее. Кульминация вод в реке еще не наступила. Вода медленнее, но все так же непрерывно прибывала. Клочок земли, на котором находился лагерь, сужался. На помощь не приходилось рассчитывать, а собственных средств для спасения не было. Было три лодки, могущих с трудом вместить всего лишь до десяти человек. Цепи этих лодок проходили через стену головного барака и замком были привязаны к ножке стоявшего в нем письменного стола. Завалившись на спинку плетеного кресла, перед столом сидел пожилой человек с энергичным лицом. Комната освещалась висевшей на стене керосиновой лампой. Под ней был циферблат прибора, показывавший уровень воды. Стрелка прибора очень медленно, но неуклонно, двигалась вправо в направлении красной черты, означавшей уровень воды, который будет в тот момент, когда воды Желтой реки сомкнутся над гребнем холма. В большинстве бараков тускло мерцал огонь. В них на полу или на нарах, сколоченных на скорую руку из досок, лежали люди. Первые дни они все были снаружи, на берегу, следя за мутными потоками и втыкая ветки, чтобы следить за поднятием уровня воды.
Протекали дни, петля затягивалась и ими овладевало тупое безразличие Востока. Умереть днем раньше, умереть днем позже, — все равно умрешь. Но не все кули так рассуждали. Некоторым из них мозолили глаза лодки. Для кого их сохраняет инженер? Для этих крикливых белых женщин и их щенят? Вряд ли! Наверное, для себя. Бывшие при машинах европейцы, наоборот, чем безысходнее было положение, тем становились активнее. Многим из них не давали покоя злосчастные три лодки, которые инженер Андреев никому не давал.
— Здесь не Европа, чтоб церемониться с женщиной, — часто говорили они друг другу, — сам хочет удрать, собака.