Церон. Роман. Том II

Федор Цевловский ЦЕРОН Роман Том II

II часть. КЛУБ МИРА (продолжение)

XI

Орлицкий стоял у раскрытого окна. Изредка из гула уличного шума до него доносились выкрики газетчиков. Их энергичность в такой неурочный час его удивила. Видя, как у них расхватывают листки, он тщетно пытался разобрать их выкрики, но с 8-го этажа это не было возможно. Он позвонил швейцару, прося прислать листок. Через несколько минут лифт принес ему экстренный выпуск газеты. Головной аэроплан федерации погиб. По телеграмме, полученной незадолго до его гибели, от капитана О'Генри можно было с уверенностью сказать, что он сделался жертвой предательского нападения со стороны неприятеля, маскировавшего свои военные суда под видом шхун рыбаков. Правительство, не считая возможным пройти мимо этого неслыханного оскорбления, распорядилось захватить и уничтожить все маскированные военные суда, находящиеся в этой части Индийского океана. Дальше объявлялась мобилизация всей промышленности страны и всех средств передвижения. Адмирал Флит назначался главнокомандующим.

Орлицкий задумался. В это время послышался звук раскрываемой входной двери. В передней раздались шаги и на пороге кабинета показались две фигуры — Билль и его спутница, редкой красоты женщина.

— Алло, Жорж, — произнес Билль, спеша с протянутой рукой к Орлицкому, — я привел нового члена, златокудрую фею. В этом кавардаке…

Билль оборвал фразу.

Орлицкий и Ванда, побледнев, смотрели друг на друга в упор.

— Вы знакомы? — прервал неприятное молчание Билль.

— О, да! — вырвалось у Орлицкого. — Во всяком случае, я рад вас видеть, Ванда. Прошу сесть и чувствовать себя, как дома.

— Как дома, — чуть слышно прошептала Ванда, тяжело вздохнув.

В столице Архипелага сидели за большим столом вперемежку штатские и военные. Говорил, отчетливо отчеканивая каждое слово, Стеверс:

— В наших руках доказательства, что все дело инсценировано Штерном для того, чтобы дать отдышку возмущению, накопившемуся внутри объединяемых им государств. Доказательство этого у нас здесь. Смотрите, господа.

И на экране перед удивленными взорами всех от начала до конца была показана катастрофа амфибии. Прыжок О'Генри. На экране была видна лодка Осаки, спешившего к месту аварии. Усталый, еле живой, он с трудом выбрался на берег.

— Съемка, господа, — после маленькой паузы продолжал Стеверс, — была сделана аппаратом же Штерна. Он еще год назад нарушил ваш нейтралитет.

— А кто такой этот японец, бросившийся спасать О’Генри?

— Это наш эксперт, майор Осаки, меривший глубины, — послышался ответ.

— А военное маскированное судно?

— Это старые боевые суда, доставшиеся нам от нашей метрополии в наследство, — гласил ответ.

Стеверс и Шимер переглянулись. Нужно было быстро действовать. Дымки эскадры Флита уже начали появляться на горизонте. Нервы многомиллионного населения были взвинчены до крайности. У них за последний год начали появляться радужные перспективы, война же могла бы принести им только рабство. При этом у них была надежда, что, быть может, хоть их потомство когда-нибудь достигнет уровня жизни безработных культурных стран. Война исключала возможность даже мечтать об этом. Стеверс извинился и вызвал остров. Вскоре с острова хелиокоптер понес в столицу Нелли, О'Генри и Осаки. Когда они прибыли, заседание перенеслось в залу радиостанции. Началась в первый раз в мире борьба слова с снарядами эскадры. 24 часа подряд на всех языках слала в эфир мощная станция рапорт и фильму о случившемся. 24 часа громила эскадра Флита одно за другим беззащитные судна государства Архипелага.

Мир волновался, но правительство союза государств мало обращало внимания на это, высаживая десант за десантом. Напрасно О'Генри взывал к Штерну, к Флиту, его вопли слушали только беспомощные соседи и, пожалуй, звезды. Вдруг через эфир дошел до них ряд категорических повторных волн. Эти волны приказывали всем, всем, всем замолчать.

— Говорит КМ, — раздался голос Орлицкого. — Если через сорок минут не прекратится бойня беззащитных людей, то дом, где спит сейчас министр Штерн, будет уничтожен, как и корабль, где находится адмирал Флит. Всем, всем, всем! — заканчивалось сообщение.

Ванда, как зачарованная, не спускала глаз с Орлицкого, ставшего на колени у раскрытого шкафа. Он в нем что-то делал. Прошли томительные двадцать минут, а затем минуты начали казаться вечностью. То же чувствовали и члены военного совета, беспомощно столпившись у окна, из которого виднелся гигантский силуэт флагманского судна. Ультиматум с быстротой молнии облетел весь земной шар. В него никто не верил. Ни Штерна, ни Флита их подчиненные даже не предупредили о нем. Сорок минут прошло, началась сорок первая. С крыши небоскреба, где жил Орлицкий, стало видно пламя над виллой Штерна, а перед глазами столпившихся у окна залы радиостанции, мрачный силуэт флагманского судна начал превращаться в пылающий факел.

XII

Праздновалось первое мая. Население фабричного города расположилось всюду, где было наличие хоть малейшего признака жизни. Все скверы, все города, берег реки — все было занято отдельными группами, пришедшими сюда на весь день. Группа рабочих кровельного цеха завода Венекса по традиции праздновала этот день в нескольких километрах за городом на изгибе реки. Маленькими группами с кошелками и пакетами они стягивались с утра к этому месту. Лучше других знал одряхлевший старик, приведенный под руку внуком, что далеко не все эти праздники ими празднично проводились. В то, что происходило сейчас, он не вдавался, но по встревоженному сумрачному виду родных видел, что что-то не в порядке. Солнце жгло. День обещал быть жарким и ясным. Разбили шатры и заложили костры. То же чинопочитание, как и на фабрике, сохранялось здесь. Автоматически веками эти люди приучились уважать лишь ловкость рук и меткость глаза. Это давало им хлеб, это давало им возможность выжимать максимум заработка при любой администрации. С каждым годом их становилось меньше — на смену их глаз и рук приходили автоматы — но взгляд остающихся на работу не менялся. Рабочий упрямо боролся с администрацией.

Однажды, когда настал момент, что фабрика должна была достаться рабочим, представители цеха отказались войти в совет по управлению заводом.

— Нет, — сказали они, — дайте нам чуждую администрацию, со своей не сможем бороться. Перестанет борьба, распадется цех, так как не будет сплоченности. Мы рассосемся по земле, сами не зная, куда мы идем и зачем. Нас не станет! Мы хотим борьбы!

Их не послушались и фабрика быстро распылилась. Пришли новые хозяева, началось снова понятное каждому отстаивание своих интересов. И цех снова стал жить. Последние события заслонили собой их повседневные профессиональные интересы. Сорок восемь часов тому назад они превратились в рядовых промышленной армии. Протестовать против штрафов, саботировать, бастовать, вообще обычным вековым способом выторговывать себе масло для повседневного куска хлеба больше нельзя было. Дальше замыкаться в своем цехе становилось невыгодным. Нужно было всем народом оказать сопротивление. Поэтому, в отличие от прежних маевок, не были сегодня группы замкнуты в себе. Подходили, заговаривали, возмущались, призывали к сопротивлению, перевороту. Сначала отдельные люди. Некоторые говорили издалека, осторожно, вкрадчиво. Другие экспансивно, бурно. Молодой Седлачек ускользнул от своих, чтобы посмотреть, что делается. Вернулся с приставшим к нему по дороге десятком молодых рабочих. Задыхаясь от быстрого хода, он начал нервно рассказывать про слышанное. Пришедшие с ним поддакивали ему, изредка дополняя.

— Извещение правительства ложь! обман! О'Генри сам спрыгнул с аэроплана! Аэроплан благодаря ошибке пилота погиб. Никаких японцев, индусов и китайцев, желающих нападать, не было. Это Штерн подослал своих людей, чтобы разыграть комедию, и все для того, — закончил зорко следивший за впечатлением одноглазый, — чтобы отвлечь справедливый народный гнев в сторону. Настало время, друзья, — продолжил он, — разорвать цепи, в которые заковала нас кучка людей.