Сознавая торжественность минуты, Джильотти плавно проплыл через проход, образованный почтительно склонившимися депутатами, и взошел на трибуну. На ней он замер.
— Посмотри, — раздался сбоку от Евы свистящий шепот, — ты говоришь, протекция, а вот Джильотти-то без всякой протекции выбился.
— Нашел тоже подходящий пример, — ответил первому голосу другой.
Бэби оглянулась. Влево от нее двое молодых людей спорили, устремив свои взоры на Джильотти.
После краткой паузы они продолжили свой спор.
— Ты из упрямства это говоришь, — возразил, помолчав, первый. — Ты не можешь знать его биографию.
— Не знаю и знать не желаю, — произнес с досадой второй голос.
— Твое упрямство ни к чему. С пяти с половиной лет Джильотти уже работал. Сидя за кассой ростовщика, он принимал деньги.
— Ты преувеличиваешь?
— Нисколько. Давая ему деньги на сладости и игрушки только за написанный вексель, ростовщик научил его им. В пять с половиной лет Джильотти уже знал все одиннадцать способов заполнять вексель.
— Подумаешь?
— Конечно, нужно подумать над этим, — спокойно продолжал первый молодой человек. — Ты, например, в пять лет играл в детском саду, — бросил он насмешливо своему соседу.
— Не помню, — буркнул тот в ответ.
— А что ты делал в десять? — не унимался первый.
Шум, наставший в оранжевой зале по окончании гимна, лишил возможности Бэби расслышать конец разговора.
Джильотти, скромно наклонив голову, спокойно ждал, когда овации улягутся. Ждал этого и Орлицкий на другом конце земного шара. Любовно проведя рукой по лежащим на кафедре листкам бумаги, Джильотти начал свою речь.
— Мы, — начал вкрадчивым голосом Джильотти, — камень по камень построили наш дом. Строили мы его сами для себя. От нас же откуда-то издалека какие то фанатики требуют, чтобы мы наш дом разрушили. Они утверждают, что смогут построить лучший. Нам не нужен их хороший новый дом. Нас, каменщиков, удовлетворяет то, что мы сами для себя построили.
Бэби с затаенным дыханием слушала Джильотти. Так же напряженно, как и она, слушала его вся галерея. Изредка взор Джильотти отрывался от конспекта речи и, скользнув по головам депутатов, уходил вверх на галерею. Бэби заметила, что в эти моменты в голос Джильотти вкрадывались новые ноты. Проследив его взгляд, Бэби улыбнулась. В широком поясе из платины, вся в черном, с отливающими зеленым волосами, холодная и бесстрастная сидела звезда балета.
— Если мы не согласимся, — продолжал Джильотти, возвысив голос, — нам угрожают войной. Если мы согласимся, нам обещают мир. Кому его обещают? Нам, маленьким мирным труженикам. По какому праву?! — гремел с пафосом Джильотти. — Разве мы кого-нибудь тронули?
— Ну, что в ней особенного? — раздалось сзади. Говорили две девушки.
— Ну, как это возможно, — говорила толстушка подруге, — что он мог увлечься ею. — Посмотри только, Эсти, как идет к нему эта седая прядь волос. А глаза его, — томно вздыхая, восхищалась она, сколько ума в них.
Эсти, девушка с острым худощавым личиком, пожала плечами.
— Самое возмутительное во всей этой истории, — произнесла она поучительным тоном, — что у этой особы нет диплома.
— Как? — ужаснулась толстушка, — она не кончила университета?
— Нет, — ответила Эсти, — не кончила. Ты видишь теперь, моя дорогая, насколько наши мужчины еще варвары.
— Наверное, она его обворожила, — попробовала толстушка вступиться за Джильотти.
— Обворожила! — рассмеялась саркастически Эсти. — Нет, голубушка, мужчины звери были, есть и будут. Их нисколько не интересуют ни наши дипломы, ни наши души.
У громкоговорителей на улицах и площадях толпилась публика. Они передавали хаос звуков, наставших в оранжевой зале, когда Джильотти кончил свою речь. Тут же на пространственном экране громкоговорителя виднелась фигура Джильотти. Он стоял, скромно потупив голову, выжидая, когда утихнут разбуженные им страсти. К одной из таких групп подошла скромно одетая пожилая женщина.
— Случилось ли что-нибудь? — спросила она, вмешиваясь в толпу.
— С жиру бесятся, бабушка, вот что случилось, — зло произнес один из стоящих в задних рядах. Сказав это, он боязливо посмотрел кругом.
— Как же с жиру? — удивленно возразила женщина. — Ведь каменщики-то они, сами свой дом строили.
Человек язвительно улыбнулся.
— Это точно, бабушка, что они каменщики. Только не столько домов, сколько банков настроили.
— Ну, спасибо, — произнесла женщина, — теперь поняла. Серьезные значит, говорите люди. Пойду у них просить для сына работы, истосковался он, бедный, без нее.
Бэби стало скучно. Внизу сменялись ораторы. Они ее не интересовали. Надежда встретить Арнольда не оправдалась. С трудом дождавшись конца заседания, она выскользнула наружу одной из первых. Ей страшно хотелось на воздух. Теплилась надежда узнать что либо про Арнольда.
X
Взошедшее солнце осветило рощу, охватывавшую с запада просторный стадион, бассейн, окаймленный бархатистым песком, и ряд нарядных многоэтажных зеленого цвета домиков. По свежей росе к стадиону потянулась гурьба веселых подростков. Другая группа, состоявшая из малышей, наполнила бассейн. Взрослые разбрелись по роще. Все эти люди появились ни из нарядных домиков, ни из стоящего поодаль длинного с прозрачными стенами здания. Они появлялись из-под поверхности земли. Земля их как бы выпихивала из себя наружу небольшими пачками. На стадионе, залитом лучами утреннего солнца, упражнялись подростки. Их мускулистые, покрытые бронзовым загаром тела дышали здоровьем. Здоровьем дышали и тела малышей, возившихся друг с другом то в бассейне, то на бархатистом песке. Подымаемые детворой в бассейне брызги, искрясь, взлетали в воздух, чтобы каскадом самоцветных камней упасть обратно в бассейн. Стрелка солнечных часов приблизилась к восьми. Когда она накрыла цифру восемь, мелодично зазвучала сирена. Не успело еще эхо замолкнуть в роще, как, вздрогнув, ушли в землю прозрачные стены прямоугольного здания. Опустившись до высоты человеческого роста, стены остановились. Не переставая щебетать, малыши весело устремились к нарядным домикам. В них они первыми получили утренний завтрак. За ними из рощи и с лужаек потянулись к домику взрослые. Окунув свои разгоряченные тела в прохладной воде бассейна, за ними пришли подростки. Когда сирена прозвучала вторично, то прямоугольное здание было уже заполнено людьми. Начинался рабочий день. На здании красовалась небольшая надпись:
«Школа планового развития врожденных склонностей».
Бросалось в глаза, что рядом бок о бок стояли погруженные в работу люди самых разнообразных возрастов. Исключение представляли малыши. Они сидели за партами в больших комнатах, помещавшихся в конце здания. Вместо тетрадок перед каждым из них стояла миниатюрная пишущая машинка. Перебирая быстро пальчиками по их клавишам, они писали диктант. В помещении, полном света и солнца, работа им казалась легкой и занятной. В другом конце здания находился класс для изучения человека. Окончивший его должен был уметь в совершенстве подчинять своему духовному «я» свое «я» физическое. Библиотека помещалась под зданием. Находящиеся у станков мастерских или у приборов лабораторий получали в ней нужные им справки, не сходя с места.
В двенадцать с половиной часов сирена прерывала занятия. Не успевали ее звуки замолкнуть, как, весело журча, людской поток, вытекая из здания, рассеивался по окрестностям. До обеда оставалось двадцать минут. У опушки, в тени деревьев, расположилась группа молодежи.
— Нехорошо завидовать, — произнесла миловидная блондинка, ни к кому в отдельности не обращаясь.
Продолжая задумчиво смотреть вдаль, она, вздохнув, добавила:
— А я вот завидую.