— Кому же, Эла? — послышалось со всех сторон.
— Рите, — лаконически ответила она.
— Ты всегда, Эла, с таинственным видом скажешь что-нибудь необычайное, — с досадой произнесла ее соседка.
— Рите мы все завидуем. Завидую ей и я.
— И я, и я, — послышалось со всех сторон.
— Да как же не завидовать сотрудникам Орлицкого? — изобразив на лице удивление, обращаясь к Эле, закончила девушка.
Эла, углубившись в свои мысли, не отвечала. Сзади раздался иронический смех. Смеялся молодой человек, стоявший, опершись на стол. Заметив, что на него обратили внимание, он засмеялся громче. Смех был натянутым. Эла очнулась. Повернув голову в сторону смеявшегося, она спросила:
— Разве я, Валентин, сказала что-либо смешное?
— Конечно, Эла, — возразил он, не переставая смеяться.
— Что же именно? — внешне спокойно спросила его Эла.
— Несколько недель тому назад на этом самом месте, сидя рядом с Ритой, вы утверждали, что вам чужда зависть. Разве это не смешно? — ядовито закончил Валентин.
— Утверждала, — ледяным голосом возразила Эла, — но я еще не вижу причину, заставившую вас надрываться от хохота.
Замечание Элы задело Валентина. С его лица исчезла улыбка. У рта появилась складка.
— Не видите? — зло произнес он. — Не вы ли утверждали, Эла, что зависть инстинкт?
Не дожидаясь ответа, он продолжал, чуть повышая голос: — Вы утверждали тогда, что зависть возможна только у людей некультурных, намекая на живущих в моем отечестве. А теперь! — патетически воскликнул Валентин, — вы сами завидуете. Разве это не смешно? — обращаясь ко всем, закончил Валентин.
— Нисколько, — возразила Эла. — Это только доказывает, что вы страшно злопамятны, Валентин.
— Я злопамятен, когда вам говорю в лицо неприятную правду, Эла? — с горечью в голосе ответил Валентин. — Разве вы не говорили, Эла, что у вас, сверхлюдей, все предвидевших планом, невозможна зависть?
— Говорила.
— Но вы завидуете, Эла?
— Да, Валентин, но зависть ваша и зависть моя ничего общего не имеют между собой.
— Ну, конечно, — вспыхнул Валентин, — вы сверхлюди, я же обычный смертный. Вероятно, вы и животных у вас научили жить по плану, — добавил саркастически Валентин.
Все начали громко выражать свое неудовольствие. Желчность и злоба, проявленные Валентином, покоробили без исключения всех. Настала пауза, которую прервала Эла:
— С вами, Валентин, последнее время происходит что-то странное, — произнесла она. — Скажите нам, в чем дело? Вы увидите, вам сразу станет легче.
Съежившись, весь уйдя в себя, Валентин мрачно молчал.
— Вас беспокоит возможность войны? — не унималась Эла. — Там, у Джильотти, у вас остались близкие?
Сирена, звавшая на обед, дала возможность Валентину избежать ответа. Не дожидаясь остальных, он поспешил к площадке, на которую устремились все обитатели, разбредшиеся по роще и лужайкам. Сцена эта повторялась ежедневно. Несмотря на это, Валентин всегда с замиранием сердца наблюдал, как исчезала под землей площадка и через мгновение появлялась без них. Самый наблюдательный глаз даже вблизи не догадался бы, что именно она есть вход в подземное здание. Сойдя с площадки, Валентин очутился в просторном круглом холле, откуда секторами шли многочисленные залы. В них жила колония. Свет, ничем не отличавшийся от дневного, равномерно все освещал. Валентин вошел в столовую. В ней вдоль длинной стекловидной коробки стоял ряд эластичных стульев. Коробка заменяла стол. В прозрачной ее части, прилегавшей к краю, скользили вереницей блюда перед глазами пришедшего обедать. Нажим кнопки и облюбованное блюдо, вместе с прибором для еды, попадало на стол. Нажимом другой кнопки грязная посуда отодвигалась к непрозрачной части стола. В ней невидимая бесконечная лента уносила посуду в дезинфекционную камеру. Оттуда она шла в кухню, где снова наполнялась едой. Так, совершая свой бег, она успевала вовремя обслужить слушателей школы.
Валентину не хотелось есть. Он посидел несколько минут, наблюдая безразличным взглядом бег блюд, и встал. Постояв несколько мгновений в нерешительности, он направился в читальню. Живописно расставленная мебель располагала каждого, входящего в нее. Войдя, Валентин почувствовал, как исчезает неприятный осадок, оставшийся у него от разговоров на опушке. Он был сам. Остальные еще не успели кончить обед. В углу стоял аппарат. Подойдя к нему, Валентин повернул включатель. Сейчас же из него послышался голос спикера. Передавался конец бюллетеня.
— С каждым днем здоровье О’Генри улучшается, — сообщал спикер.
— Как хорошо! — воскликнул Валентин и повернул маленький рычажок, бывший на аппарате. Этим движением он превратил звуки голоса спикера в слова, зелеными буквами начавшие выписывать на одной из стен последние новости.
— Браво, Валентин! — послышалось вдруг около него.
Валентин обернулся.
Рядом с ним стояла Эла.
— Валентин, Вы искренни только с самим собой?
Покраснев, Валентин молчал.
— Сядемте, — приветливо сказала девушка и, взяв его за руку, усадила рядом с собой. — Вы согласны совместно посмотреть звуковую газету?
— Согласен, — не смотря на Элу, буркнул Валентин.
Настала пауза. Оба делали вид, что с интересом следят за зелеными буквами, мелькавшими на стене. Украдкой взглянув на сконфуженное лицо Валентина, девушка улыбнулась.
— Валентин, вам хорошо у нас? — вдруг неожиданно обратилась она к нему.
Выдержав взгляд девушки, Валентин, не раздумывая, сказал:
— Мне очень хорошо у вас.
XI
«Церон» спал. Изредка тишина нарушалась звуком шагов часового, маячившего на площадке, опоясывавшей «Церон». Рита, пройдя коридор, остановилась в раздумье перед дверьми, ведшими в машинное отделение, служившее одновременно для Орлицкого и комнатой для приема гостей и лабораторией. Она была в нерешительности, постучать ли в дверь или войти не стуча. Если позвать, а вдруг он ответит своим холодным бесстрастным голосом, что занят. Войти без спроса? А если он вспылит и выгонит ее, не выслушав?
Время шло, Рита, не зная, что делать, по-прежнему беспомощно стояла у дверей.
Вдруг ей почудился из-за дверей приглушенный звук голосов. Она прильнула к ним. Не было сомнений, говорил с кем то Орлицкий.
«С кем? — пронизало раскаленной иглой мозги. — С кем, когда все спят, кроме нее? А если с женщиной?» — против ее воли мелькнула мысль.
Мысль завладела Ритой. На сердце навалилась тупая безысходная боль. Чтобы не вскрикнуть, Рита до крови закусила губу. Всем существом захотелось во что бы то ни стало увидеть Орлицкого. Хоть на одно мгновение.
Хлопнули двери, вдали послышались шаги. Шли сменять часового.
Рита опомнилась. Смена должна была пройти мимо. Ее увидят. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она попыталась открыть дверь. Дверь поддалась. Приоткрыв ее, она на цыпочках проскользнула внутрь. Появления Риты никто не заметил. Неслышно, как тень, она забилась в угол и начала осматриваться. Просторный холл, вопреки обыкновению, был уставлен мебелью, перенесенной из салона. За большим круглым столом сидели странные незнакомые лица. Орлицкий, повернутый спиной к ней, возился у аппаратов. Рита стала всматриваться в сидящих за столом. Чем больше она всматривалась, тем больше поражала ее окоченелость людей, чинно сидящих за столом. Кто этот старик с благообразным лицом, повернутым к ней? Рите стало жутко. Старик до нелепости напоминал Стеверса. А этот затылок почему так знаком? Ведь такой же затылок был у отца.
— Какой ужас! — прижавшись к стенке, чтобы не упасть, беззвучно прошептала Рита. — Что это? Галерея мертвых, паноптикум, опыт?
Оттуда, где стоял Орлицкий, послышался столь знакомый Рите характерный сухой треск. Звук подбодрил Риту.
«Метафизический выявитель», — подумала она и стала внимательно следить за каждым движением Орлицкого.