Старик пытался что то возразить, его не слушали. Седлачек и одноглазый встали, за ними несколько десятков, они быстро превратились в тысячу. Нарастая, как снежный ком, уже десятитысячная толпа с детьми и женщинами впереди покатила к казармам. Группа призванных вчера по мобилизации хлынула к ней навстречу. Во дворе выстраивалась рота солдат. Толпа, не подходя близко к фронту ощетинившейся роты, заливала двор и казармы. К ней в руки попали духовые инструменты. К ее гулу и крикам присоединились удары в турецкий барабан и звуки контрабаса.
Толпа начала налезать на штыки, медленно шаг за шагом. У солдат лица были серые, насупленные. Когда казалось, что толпа затопит роту, покрывая рев толпы, прогремел голос:
— По толпе мятежников беглый огонь! Рота…
Толпа отхлынула назад, сразу — одним прыжком. За толпой не пошла лишь кучка людей. Среди них была Ванда. Рев толпы замолк, не унимался лишь где-то в стороне турецкий барабан, отбивавший неизвестный такт. Смертельно бледный офицер, давший приказание, мутным взглядом смотрел на безмолвную кучку, готовый каждое мгновение закончить роковую фразу.
— Друзья! — неожиданно прозвенел голос Ванды, — мы пришли лишь сказать вам, что знаменитый адмирал Флит сдался в плен. Затем, точно в минуту, указанную Орлицким, главой КМ, сгорела вилла Штерна. Затем, друзья, хотела вам сказать и то, что мы требуем предания суду главы правительства!
Толпа бегом покрыла расстояние, отделявшее ее от Ванды, и, захватив ее и стоявших с ней, с криками:
— Долой! — окружила роту.
Солдаты беспомощно озирались. Офицер, видя, что все пропало, быстрым движением приложил револьвер к виску. Седлачек был быстрее его и револьвер покатился на землю.
— Зачем делать глупости! — произнесла оказавшаяся поблизости Ванда.
Когда последние волны толпы вытекли из военного городка, он запылал. Толпа устремилась в город. У многих были в руках винтовки и, прежде чем ее передние ряды достигли реки, на мост, охраняемый жандармами, посыпались пули. Жандармы открыли стрельбу. Сопротивление было бессмысленно, так как озлобившаяся масса вброд начала переходить реку и, зажав в беспощадном озверелом кольце, их смяла. Когда она начала заполнять город, громя и уничтожая все на своем пути, сопротивление властей было уже сорвано. По радио, отстранив перепуганного насмерть спикера, лидеры толпы объявляли всему миру свои фамилии и знакомили мир с фактом, что они свергли тиранившую их власть. Главой города был выбран либеральный портной, причем сам себя он назвал сторонником КМ. Слухи один другого нелепее наполнили город, связь его с внешним миром прервалась. Ванду же занимал лишь один вопрос, похвалит ли ее Орлицкий за проявленную ею инициативу или нет.
XIII
В кабинете Штерна находился министр внутренних дел и несколько начальников отделений. Они все стояли с опущенными глазами. Зная характер Штерна и понимая, что он зарвался, они не сомневались, что именно их он принесет первыми в жертву. К их удивлению, из всех дверей в кабинет начали входить люди: стенографистки, корреспонденты, представители иностранной прессы. Потом в раскрытые двери внесли громоздкий аппарат, образовавший как бы кабинку около стола, за которым сидел Штерн. Он не поднимал головы; казалось, что его давило сознание взятой им на себя ответственности. Только когда инженер прошептал: «Экселенция, все готово», Штерн приподнялся, опираясь руками на стол. Головы он не поднял.
— Я пришел к власти, — начал он своим приятным голосом, — волею народа. При свете трех зажженных мною факелов я нес эту власть. Это были принципы все делать для народа, с народом и во имя народа. Сейчас настало трудное время — благодаря ошибке нескольких лиц наша великая нация подверглась страшным испытаниям. Я приветствую тех, кто открыто поднял восстание против правительства, не смогшего соблюсти интересы народа. Я приветствую весь персонал министерства внутренних дел, который по инициативе его начальников намеренно бездействовал. Пролилась только случайная кровь, но когда лес рубят, не могут не лететь щепки. Приказ о мобилизации отдан изменниками нации. Он был отдан, когда я лежал в моей скромной вилле, изнемогая от ран, моральных и физических, нанесенных мне атентаторами в этой самой комнате. Атентаторы те же лица, что и личность, умышленно спровоцировавшая весь наш народ. Народ, который испокон веков был поборником мира на земном шаре и тем светочем культуры, которая проникала во все закоулки мира.
Штерн сделал паузу. Его благородное лицо дышало гневом.
— Это были: Де-Риго — военный министр, Медас — министр иностранных дел и фельдмаршал страны Флит! Все три негодяя расстреляны полтора часа назад! Я этим исполнил свой долг перед народом. Командование над армией и флотом я поручил вице-адмиралу Мартини, который в данный момент приносит от моего имени извинения Совету государств архипелага. Одновременно с этим с сегодняшнего дня мы приступаем к восстановлению тех убытков, которые наш народ положил на алтарь человечества. Первый раз в истории человечества казнены виновники вооруженного столкновения, бывшего между народами. Мы повернули колесо истории! Завтра, мои друзья, будни, отдохните, успокойтесь и соберите ваши силы, чтобы с достоинством выполнить свои ежедневные обязательства. Кто этого не сделает, поступит против народа и против самого себя. Таким лицам прощенья нет.
Кабинет начал пустеть. В нем оставались только министр внутренних дел и его подчиненные. Наставшая пауза тянулась бесконечно долго, у них начали болеть ноги.
— Ну-с, — ироническим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, прервал наконец молчание Штерн, — хороший персонал вы подобрали себе, голубчик: Журдан ускользнул! Его любовница — ваш самый талантливый агент — организовывает революцию, разоружает войска, топит жандармов в речке, в которой двухлетний ребенок утопиться не может. Под вашим носом какой-то «КМ», пользуясь нашими же антеннами, из дома, находящегося против дирекции полиции, целый день измывается надо мной! А когда случайно раскрывают его убежище, находят двери квартиры настежь и у вас перед носом заведенный старый граммофон, приветствующий вас траурным маршем. Да! нечего сказать — дожил я. Под вашей охраной меня, Штерна! — крикнул он, ударив по столу, — в моей собственной вилле пытались сжечь!
Слушайте же, раз навсегда. Если в течение трех дней вы не уберете бесшумно с этого света всех главарей и организаторов восстания, не найдете мерзавца, сорвавшего мобилизацию, не проломите черепа Журдана, и если ваши агитаторы немедленно не углубят эффект моей речи и не устроят так, чтобы народ меня начал считать своим избавителем, то судьбы Риго и Флита вам не миновать.
В расчете своем Штерн не ошибся, он достиг желаемого эффекта. Призванные возвращались по своим домам, неся впереди его портреты. Нередко, пока его портрет колыхался в первых рядах, арьергард громил магазины. Бастующие начали становиться на работу — автомобили и поезда забегали. Вице-адмирал оправдал надежды Штерна и сумел, не унижаясь, сгладить инцидент. Огорчило Штерна, что Мартини отказался взять на себя устранение с этого света О'Генри. Но от этой белоручки он ничего другого не ожидал. Его удивляло даже то, что Мартини согласился расстрелять Флита. Но удивлялся он недолго. Флит мешал Мартини и такой удобный случай упустить, по его мнению, даже белоручке было невозможно.
Педантично Штерн сверял рапорт особого отдела министерства с газетной рубрикой дневных происшествий. Застрелился техник Седлачек. В драке от ножевой раны погиб одноглазый Джек. Отравилась Ванда, шпионка, от несчастной любви — гласила газетная заметка. В Тегеране в местной европейской колонии произошел ужасный скандал. Известный филантроп Журдан был пойман мужем бывшей венской шансонетки Фриды in flagrante, муж убил ее. Решение суда ожидалось, как говорил корреспондент, во всех кругах местного общества с большим нетерпением. Штерн улыбнулся. Он не сомневался, что подписанные им утром два чека не только принесут мужу освобождение, но и дадут ему возможность жить, не отказывая себе ни в чем. Штерну было мало этих трупов, главный виновник упорно ускользал от его мести.