Штерн выскочил наружу и, не помня себя, побежал через двор. Ему казалось, что костлявые руки старухи его душат, а перед ним мелькало ее лицо. Только на улице между детективами он начал приходить в себя. В автомобиле ему было холодно. У него зуб не попадал на зуб.
В приемной особняка Штерна, несмотря на то, что было только четыре часа утра, ждали его возвращения несколько лиц. Это был министр со своими чиновниками. Настроение у них было нервное, приподнятое. Слушая сальные анекдоты услужливого секретаря, общество весело посмеивалось.
Шум остановившейся у подъезда машины прервал их разговор. Захлопали двери и мимо них, бледный, как полотно, пробежал вверх по лестнице Штерн. Вбежав в столовую, он остановился у буфета. Болело сердце.
«Еще этого не хватало», — подумал он и, распахнув дверцы буфета, налил себе стакан коньяку.
Выпив его залпом, он почувствовал, как по телу проструилась приятная теплота, немного закружилась голова, но скоро перестала. Начала возвращаться самоуверенность. Пройдя несколько шагов по столовой, он почувствовал, что к нему вернулись силы и смелость. От пережитого оставалось только лишь ощущение легкой физической усталости. Бросив на пол пальто и шляпу, Штерн прошел в салон. Сев в кресло, ощутил, что его клонит ко сну. Вошедший на его звонок лакей сообщил, что его ждет министр.
С министром Штерн был очень любезен. В его глазах загорелся торжествующий огонек, когда он услышал про убийство Орлицкого. Когда к его рассказу он добавил, улыбаясь, несколько деталей, то министру показалось, что пол уходит из под ног у него. Остолбенели и остальные.
«Ведьма! — мелькнула у всех общая мысль. — Не иначе, как ведьма!»
Довольный впечатлением, которое произвели сообщенные им детали, со словами:
— Теперь вы можете, господа, быть уверены, что я не забуду услугу, которую вы принесли сегодня народу… — и Штерн отпустил их.
Оставшись сам, он задумался. Почему он не использовал сегодня возможность уничтожить эту проклятую Нана? Почему он сам себя лишил удовольствия испытать, как в его собственных руках замерла бы жизнь в теле этой ведь-мы? Она чересчур много видела — она видела в будущем так же ясно, как он различает предметы вокруг себя. Главное же, что она все виденное ею помнит. Может ли она, свидетель его тайн, жить?
— Не может! — во весь голос прокричал Штерн, нажимая кнопку звонка.
На пороге салона появился низкий широкогрудый человек с бычачьей шеей.
— Помните, Педро, дом, откуда мы только что вернулись?
— Да, сеньор.
— Старуха, живущая там… одним словом, Педро, я хочу, чтобы до рассвета эта ведьма перестала жить! Вы меня поняли?
— Да, сеньор!
— Что же вы ждете? ведь время идет!
— Экселенция…
— Да говорите же, Педро. Хотите денег?
— Если экселенция будет так добр?
— На женщин, Педро?
Педро осклабился в ответ.
— Я думаю, что эта сумма удовлетворит даже и самую требовательную сеньориту. Скорей же берите и сейчас же на работу. Понял?!
Педро поцеловал руку, протянувшую ему банкноты и, крадучись, бесшумно исчез.
Штерн, зевая, направился в спальню. Перед трюмо он медленно разделся. Глядясь в зеркало, он напряг грудь, пощупал свои мускулы, похлопал по бедрам и, подмигнув сам себе, сказал:
— Есть еще в нас, что любить! — и лег в кровать.
Через минуту он спал глубоким сном. Когда Штерн проснулся, часы на ночном столике показывали десять. Настроение у него было приподнятое.
Не одеваясь, он подошел к окну. Вдоль улицы двойными шпалерами стояли войска, посредине улицы разъезжали всадники. Солдаты, держа ружья «на изготовку», не спускали зорких глаз с окон домов. Дома казались обезлюдевшими, никого в окнах, никого на балконах, только всюду на каждом шагу развевающиеся флаги, а во многих окнах портреты Штерна. К одиннадцати Штерн закончил свой туалет. До выезда на торжества осталось несколько минут. Ожидая, когда стрелка часов покажет четверть двенадцатого, он начал гулять по комнатам. Проходя через кабинет, его взгляд упал на этажерку с бюстами. Их было много. Всех, кого отметила история, он собрал здесь. Отдельно от других стояли бюсты Бонапарта, хана Тамерлана и его. Несколько мгновений он задумчиво смотрел на них. Затем решительным движением руки из этой тройки, отстраня Наполеона, произнес:
— Неудачникам здесь не место! — и, приветливо махнув рукой бюсту Тамерлана и своему, он направился в холл.
В холле ждали его шеф кабинета и секретари с ворохом телеграмм.
— От всех?
— Все прислали, экселенция.
— А эскадра?
Несколько услужливых рук быстро извлекли интересующую Штерна телеграмму. Ее стиль и тон понравились Штерну. «Из Мартини, пожалуй, еще будет толк», — подумал он. Надев цилиндр и взяв в руки перчатки, Штерн вышел на крыльцо. Его взгляд любовно остановился на стоявшем у подъезда белоснежном лимузине. По изящной линии машины никому бы в голову не могло прийти, что сделана она из лучшей панцирной стали; ее стекла также не могла бы пробить ни одна пуля. Внутри был столик красного де-рева, на нем стояли в хрустальной вазе цветы, рядом с ними в атласном футляре лежала его речь. С сиденья шофер не был виден, его скрывала от глаз Штерна шелковая занавеска. Удобно сев, Штерн нажал кнопку. Лимузин в тот же миг плавно тронулся и поплыл между шпалерами войск. Громкоговорители объявили об этом событии миллионам, высыпавшим на улицу, чтобы лицезреть зрелище. Штерн, раскрыв конспект своей речи, углубился в него, а мягкий голос спикера сообщал ему, что происходит по пути его следования. Когда лимузин въехал на площадь, он уже сам услышал крики миллионов, а когда лимузин начал подыматься на помост, где ждал Штерна весь цвет федерации и все послы, толпа заревела в диком экстазе. Штерну вдруг стало жарко, он немедленно легким движением ноги включил вентиляторы, — струя свежего воздуха, ударяя прямо в лицо, приятно холодила. Штерн посмотрел в окно: слева под ним гудела толпа, а справа возвышался памятник. Когда автомобиль въехал на площадку, Штерн снова почувствовал, что ему жарко. «Все-таки панцирь имеет и свой недостаток», — подумал он.
Автомобиль стал, прошло несколько мгновений, но ни одна услужливая рука не распахивала дверцы. Штерн, сняв перчатку, взялся за ручку двери, но быстро с легким криком ее отдернул, — она была накалена. Он отдернул занавеску, скрывавшую от него шофера, тот, с искаженным от ужаса лицом, тщетно старался разбить окна. Лимузин начал наполняться дымом. Тлело сиденье, тлела обшивка, загорелся столик. Было нестерпимо душно и жарко, жарко. Вдруг вентилятор перестал работать. Штерн начал задыхаться и потерял сознание. Обморок был короток. От нестерпимой боли он быстро пришел в себя. Тлели подошвы, горела одежда. Вместо шофера сидела Нана и грозила ему пальцем. Штерн перестал чувствовать. Начало обугливаться его тело; он сошел с ума.
XVII
Когда эстрада рухнула и погребла под собой остатки лимузина, Орлицкий провел невидимой струей снизу вверх по полотнищам памятника. Запылав, полотнища упали, и бронзовый гигант предстал во весь свой рост. У ног памятника догорал костер. Народ, войска, дипломаты, пожарные в диком ужасе спешили оставить площадь. На краю площади толпа, прижимаясь к фасадам домов, задержалась. В ней любопытство победило страх. Фасады домов ожили; окна и балконы наполнились людьми, каждый ждал, что будет дальше. Авангард толпы, нарастая, катился дальше в пригороды, сея всюду панику и ужас. На устах у всех была та же фраза: «Штерн убит!» Орлицкий выпрямился, ему казалось, что ноги налились свинцом, ему хотелось одного — спать. Но мозг сверлила мысль: «А если придут сейчас?» — Делая над собой сверхчеловеческое усилие, Орлицкий снял трубку и вызвал Жана.
— Что с вами? — послышался тревожный голос Жана.
— Скорее!
Несмотря на все усилия Орлицкого, сон уже овладевал им. Вбежал Жан.
— Что снаружи, Жан? Забыли обо мне? Можно мне спать?