«30 июля. Нашему любимому Алексею сегодня тринадцать лет. Пусть Господь дарует ему в эти тяжелые времена хорошее здоровье, терпение и силы телесные и душевные!»
Александра велит внести во дворец икону Божьей матери для небольшого богослужения. Все подносят скромные подарки. Приходят Алеше и письма — от знакомых и незнакомых. Большинство написано детским почерком:
«Примите, обожаемый Алексей Николаевич, мои теплейшие поздравления и сердечнейшие пожелания. Мои друзья и я смастерили пару кораблей и просим Ваше Высочество их принять. Целую Ваши драгоценные руки. Сережа».
Кораблей царевич так никогда и не увидел. Другое письмо осмотрительнее:
«Господин цензор, мы очень Вас просим передать это письмо адресату.
Июль 1917. Дорогой Алексей Николаевич.
Русские дети, которые Вас никогда не видели, но которые Вас никогда не забудут, поздравляют Вас с Вашим днем рождения. Они любят Вас и были сегодня пр поводу Вашего дня рождения в церкви. Обращаться к Вам по-другому[146] и называть свои имена мы не можем».
День рождения проходит во всеобщем умилении. С)но сопровождается меланхолической сентиментальностью: только что стало известно, что царскую семью и всех, кто готов ее сопровождать, намечено перевезти в другое место. Куда, хранится в тайне. Керенский лишь сообщает гофмейстеру, что не мешало бы взять с собой теплые вещи. Неужто в Сибирь?
Только позднее выясняется, что, несмотря на строгую конфиденциальность отъезда царской семьи, чтобы предотвратить проявления лояльности или нападения со стороны революционно настроенных сил — в правительство Керенского пришли многочисленные прошения: в них податели предлагали себя в качестве сопровождающих царевича. «Даже если это будет стоить мне жизни и приведет меня на эшафот, я готов умереть за него, если я ему до тех пор смогу быть полезным и в случае его болезни смогу облегчить его состояние. Я готов разделить его судьбу». О подобных мужественных выражениях преданности Алексей никогда не узнает.
Алеша один из немногих, кто почти не ощущает боли расставания. Его быт стал однообразен, и перспективы перемен пробуждают его жизненные силы. У него столько задора, что, купаясь в летнюю жару в парковом пруду, он затягивает в воду свою старшую сестру Ольгу в одежде.
Другие уже утирают слезы прощания. Николай по-прежнему невозмутим, каким его привыкли видеть, Еще раз он идет со своими детьми в огород, который; они вместе разбивали, и распоряжается, чтобы плоды их труда достались оставшимся — прежде всего тем, кто помогал ухаживать за грядками. Под руку с Александрой царь еще раз проходит по всем покоям дворца, в котором оба прожили более двадцати лет. После ужина царская семья готова.
Внезапно появляется Керенский и сообщает Николаю, что приезжает его брат, Михаил, чтобы попрощаться. Гофмейстер Бенкендорф вспоминает сцену:
«Свидание длилось всего десять минут. Обоих братьев настолько перехлестывают чувства и в то же время им так неловко оттого, что встреча происходит на чужих глазах, что они едва находят слова. У великого князя появляются слезы и позднее он признается мне, что даже не заметил, здоровым ли выглядит император или нет. В последний раз Николай и Михаил виделись».
Свидание прерывает Керенский: «Мне жаль, господа, но больше нет времени». Керенский же и отказывает великому князю в просьбе повидаться с детьми. Однако Алексей увидел из-за двери, что кто-то пришел. «Там дядя Миша?» — радостно спрашивает он. Но поздороваться с ним ему не довелось…
Домочадцы и несколько верных спутников ожидают весь вечер в вестибюле со своим багажом. Отъезд в полночь. Но часы бьют двенадцать, а ничего не происходит. Несколько раз ложная тревога — и снова ничего. Алеша устает и хочет спать. Мучительное ожидание длится до пяти утра. Где-то между пятью и шестью подают автомобиль. От ворот дворцового парка кортеж сопровождает конный конвой. Из соображений конфиденциальности локомотив прицепляют в последнюю минуту. С ними едут два комиссара Временного правительства. 46 человек сопровождают царскую семью в качестве свиты. Охранников — около двухсот. Поезд замаскирован японскими флагами под санитарный (организации Красного Креста), окна закрашены — и забелены. Никто не должен увидеть лиц членов царской семьи.
Когда поезд трогается с перрона в сторону Петрограда, на часах шесть часов десять минут и алый рассвет в последний раз освещает утреннюю столицу для царской семьи.