Выбрать главу

Объявление Австрией войны Сербии заставило меня распорядиться о частичной мобилизации, однако ввиду угрожающего положения мои военные союзники настоятельно потребовали всеобщей мобилизации, принимая во внимание краткие сроки, за которые, в отличие от России, способна мобилизоваться Германия. Постепенно с учетом всеобщей мобилизации в Австрии, бомбардировки Белграда и концентрации войск на границе Галиции а также тайных приготовлений к войне в Германии, я был вынужден пойти но этому пути. То, что это было оправданно и необходимо, доказывает теперь это внезапное объявление войны Германией, для меня весьма неожиданное, после того, как я дал императору Вильгельму самые категоричные заверения в том, что мои войска не предпримут враждебных действий, пока будут продолжаться переговоры. В этот торжественный час я хотел бы еще раз заменить Тебя, что сделаю все что в моей власти чтобы избежать воины. Сейчас, поскольку она мне навязана, я полагаюсь на то, что Твоя страна не откажет в поддержке Франции и России в борьбе за сохранение равновесия сил в Европе.

Да благословит и хранит тебя Бог

Ники»

«Я увидел государя только на следующий день, вспоминает Жильяр об утре следующего за объявлением Германией войны России дня. Он вышел к завтраку, чтобы поцеловать наследника перед тем, как отправиться в Петербург, чтобы в Зимнем дворце официально объявить о вступлении России в войну с Германией. Он был еще бледен, как накануне вечером, но глаза его горели. Мне он сказал, что только что получил известие, что Германия без объявления войны вторглась в Люксембург и напала на французские пограничные заставы».

Тем самым Россия оказалась вдвойне в состоянии войны с Германией: в силу германского объявления войны России и реагируя на нападение на Францию, российского партнера по союзу.

Алексея крайне разочаровывает го, что он не может сопровождать своих родителей в Петербург для оглашения военного манифеста; он еще не в состоянии ходить. Для царя тем более болезненно, что в этот драматический момент, когда так важно мобилизовать патриотические чувства, ему придется показаться перед народом без наследника.

Согласно традиции своих предшественников царь зачитывает манифест о вступлении России в войну в Георгиевском зале Зимнего дворца. Николай торжественно обещает, что не заключит никакого мира, «пока хоть один вражеский солдат будет находиться на российской земле», и зовет свои армии в бой уже ранее употреблявшейся царем Александром I по случаю вторжения Наполеона формулой: «с мечом в руке и крестом в сердце».

Когда Николай появляется на балконе Зимнего дворца, его с ликованием встречает необозримая людская толпа. После объявления войны население России, которое еще только что было расколото на различные лагеря — верных правительству и оппозиционеров, в один миг объединили столь сильные патриотические чувства, что царь был искренне тронут такими проявлениями энтузиазма.

Впрочем, слышны отдельные встревоженные голоса. Распутин телеграфирует с больничной койки из Сибири свои предостережения. По свидетельству очевидцев, царь рвет и выбрасывает эту телеграмму. Вскоре после этого письмо из Сибири. «Я скажу это снова, — писалось в нем. — Нева обагрится кровью, а Россия потеряет всех до последнего человека». На сей раз Распутин в «хорошей компании», так как озабоченность проявляет и Витте.

Бывший премьер-министр, вернувшийся после объявления войны из-за границы в Петербург, облекает свои опасения за Россию в более рациональную форму, чем Распутин, но его предвидение было еще примечательнее:

«Эта война — безумие! Да ни один разумный человек гроша ломаного не даст за этот вспыльчивый и заносчивый балканский народец, сербов, которые даже не славянской крови, а перекрещенные турки. […] Что нам ожидать от этой войны? Расширения территории? Но разве государство Вашего Величества еще недостаточно велико? Разве в Сибири, Туркестане, на Кавказе, да и в самой России у нас нет бесконечно широких просторов, еще даже не открытых? Завоеваний? Восточной Пруссии? Разве среди подданных государя еще недостаточно немцев? Галиции? В ней полно евреев! Константинополь, чтобы установить [христианский] крест на Святую Софию? Босфор, Дарданеллы? Какая химера! И даже если, что совершенно нереалистично, исходить из полной победы и допустить, что Гогенцоллерны и Габсбурги настолько ничтожны, что станут умолять о мире, — это будет означать не только конец германской гегемонии, но и провозглашение республик по всей Европе. Одновременно это был бы и конец царизма. Предпочитаю умолчать о том, что нам следует ожидать в случае нашего поражения».