— Севрук, глянь, яка красава! — распылялся один из казаков, стоящий в круге, что, или скорее кто, был внутри оцепления, увидеть не получалось. — Ты, девка, не боись, мы не тати какие, выбери одного хлопца, да по чести в жонки возьме.
— Отставить! — гаркнул я, догадываясь, что молодые казаки, хорохорятся перед девушкой.
В этом мире никто не думает о психологии жертвы, никто из казаков не станет подбирать слова, обращаясь к девушке, на глазах которой зверски убили больше двух сотен человек. У казаков общество более чем традиционное, кроме вопросов женитьбы. Тут более свободные нравы, что вызвано сущностью казачества. В жонки подойдет и черкешенка, и пленная турчанка, или ногайка, жена сгинувшего друга или брата. И вопрос веры не стоит — казак всегда бабу воспитает, выучит и православию. Вот и сейчас один из словоохотливых хлопцев говорил вполне честно и в рамках мировоззрения казачков. Девушке, которую я никак не мог рассмотреть, сильно в плотное кольцо взяли ее парни, предлагали честный брак, но никак не насилие. Могли бы и снасильничать, к примеру, если бы тут были турчанки, или женщины поверженных конфедератов, но не ту девушку, что только что освободили.
Казаки зашептались «Цесаревич», «Такую красу собе возме», «Эх кака девка». Эти перешептывания услышал не только я, но и загнанная тигрица в растрепанном, но далеко не дешевом платье.
— Ваше Высочество! — прозвенел девичий голосок, и прямо осязаемая энергия ударила в меня.
Я попытался сопротивляться, но понимание бренности всего происходящего постепенно уходило на задворки сознания, важное только одно, вернее одна. В двух жизнях такого не случалось, уверен был, что и не бывает так. Нет, есть Катэ, и мне нельзя вот так… я боялся сознаться себе, что влюбился, избегал таких констатаций. Эмоции бурлили, наверняка, свою лепту в мое состояние вносило и сознание мальчишки Карла Петера, может и долгое воздержание.
— Иованна Шевич, дочь полковника Ивана Шевича, что нынче в Славяносербске полк набирает, — красавица исполнила «книксен», не наиграно так, естественно, словно фрейлина императрицы.
— Твою мать… — не сдержался я, когда разорванное на правом плече девушки платье сползло и оголило грудь. Манящую грудь.
Размеры этого великолепия — большая она или малая — были не важны, мозг не способен думать о цифрах и объемах, срабатывала некая химия, или магия. Никакого рационализма, только эмоции. И еще эти ведьмовские черные глаза, ее взгляд, который последовал сразу же после конфуза… так смотрит сильная женщина, просящая о защите, в мгновение делающая героя из слабосильного мужичка. Я хотел ее защитить, взять под свою опеку, закрыть, замуровать и только любоваться. Черные, что смоль волосы, густые, ниспадающие по тому же чуть оголенному плечу, на которое девушка спешно натягивает платье. Ростом чуть выше среднего, а для женщины этого времени, так и высока. Фигура, насколько можно предположить из увиденного, подтянутая… такая желанная. И лицо… да не знаю, какое оно, но прекрасное, лучшее.
— Сударь, позволите мне похоронить своих родных и воспользоваться вашим благочестием и переодеться? — прозвенел звонкий голосок после долгой паузы всеобщего молчания.
Я только сейчас понял, что мы общаемся на французском языке.
«Да, уж… сообразительная и за словом в карман не лезет. Вон как намекнула на обстоятельства и расставила все точки над „i“» — подумал я и постарался отмахнуться от наваждения. Не удалось, но хотя бы вернулась способность говорить.
— Никита! — выкрикнул я есаула, как раз возвращавшегося в лагерь с двумя пленниками. Казак спешился, резво подбежал ко мне и преклонил колено, склоняя голову. — Разборы после. А сейчас скажи! Казакам заняться нечем, как только благородную девицу стращать?
Рябой стал наводить порядок, иногда делая небольшие паузы в своих фразах. Не трудно было догадаться, что есаулу сложно подбирать слова, заменяя грубые, но порой необходимые, выражения, на нейтральные. В присутствии цесаревича казак уже не стеснялся высказывать своим подчиненным, но тут благородная дама. Казаки выполняли приказы своего командира, улыбаясь от конфуза есаула, что не может подобрать слова.
До конца дня провозились на стоянке. Допросы пленных, захоронение убитых, составление списков материального имущества обоза и выявление персоналий убиенных. Справились только к часам девяти вечера, поэтому заночевать пришлось в куцем леску неподалеку, который чуть скрывал нас от сторонних глаз.
Из всего отряда конфедератов раненными оказались больше ста человек, поэтому на долю казаков выпало испытание — умертвить сто два человека. В живых оставляли только одного — некого Ежи Набрута, раненного только в руку, везучий, гад, оказался. Он же и был предводителем этих малолетних разбойников. Завезу его в Петербург, пусть свидетельствует перед комиссией, которую я постараюсь собрать. Фиксировать преступления и разные враждебные действия польско-литовской шляхты нужно, в политике такие свидетельства только для пользы дела.