— Цаплин, — обратился я к сидящему тут казаку, который отвечал за оперативную работу. — Всех людей своих Степану Ивановичу.
— Цесаревич, не могу всех. Охрана твоя требует казаков, — пробурчал басовитым голосом старший среди моих казаков из тех, кто не отправлен по поручениям.
— Десяток с Никитой Рябым, больше не надо, я правильно понял, что тренировочный табор егерей охраняет Ораниенбаум? — все закивали.
— Как поступить с Екатериной Алексеевной? — спросил Шешковский, видимо, намеренно не назвав ее «Великой княгиней».
— Она же тут, в Ораниенбауме? — спросил я, но не стал дожидаться ответа, так как его знал и так. — Пусть и будет… О ней позже, должен сперва увидеть и поговорить. Привезите нам детей, тетушка даст разрешение, пусть Екатерина займется ими.
«А то Анна с Павлом забудут, как выглядит мама» — подумал я, посчитав неправильным при подчиненных высказываться о членах семьи.
Мысли о том, что Катэ плохая мать — это отголосок эмоциональности и может даже растерянности из-за собственных чувств. Катя вдруг стала какой-то «не моей», «предательницей». Да, я понимал, что данная измена, это в принципе не так уж и вина жены. Да, я понимал, что, по сути, моя жена более приличная, нежели многие светские дамы, уже проникнувшиеся нравами, внедряемыми с петровских времен. Да и матерью Катя была неплохой, по меркам великосветского общества. У большинства женщин высшего света дети были мимолетным развлечением максимум на час. Приводили воспитатели малявок, показывали мать, уводили обратно. Катерина Алексеевна же периодически проводила время и с Павлом и с Аннушкой, принимала непосредственное участие в их воспитании, стараясь влиять на воспитателей, вопреки воле императрицы. Ну а я скорее был «папой на полчаса».
Иоанна… Вот, зачем ты такая нашлась?.. Даже в этой ситуации я проецирую вероятное поведение сербской красавице, идеализируя ее.
— Послания отсылать? Ваше Высочество? — взывал ко мне Шешковский, пока я вновь путался в своих мыслях.
— А? Что? Да, отсылайте! Я к тетушке, — растерянно сказал я и пошел на выход.
Нужно было прийти к Кате, поговорить, показать, что я ее муж, поддержать. Пусть ее вины тоже хватало — убеждал я сам себя, но тщетно, ее вину я видел более четко, чем других.
Я бежал к Елизавете Петровне. И понимал, что делаю что-то неправильно, осознавал, что нахожусь в плену своих имперских амбиций, уже хочу возложить себе на голову корону и иметь возможность не так откровенно оглядываться на разных фаворитов, да и быть с той женщиной, с которой хочу. Но… я тоже человек, а не машина, да и, пусть и подавленное, но сознание Петра Федоровича во мне есть, а он, оказывается и я, влюбчивая натура и… мстительная. Хочу и корону и… Иоанну.
Елизавета находилась в Петергофе, но быстро добраться не получилось. И это хорошо, немного мысли в дороге привел в норму. Императрица планировала поехать в Москву, отмечать годовщину своей коронации, но болезни свалили.
— Иван Иванович! Какая встреча! Вы не со своими кузенами? — спросил я, злобно зыркнув на фаворита, который раскладывал карты на столике, сидя на маленьком диванчике у дверей спальни императрицы.
— Ваше императорское Высочество, цесаревич! — церемониально приветствовал меня партнер по бизнесу и, и как я думал ранее, если не друг, то товарищ.
— Не знаешь, как себя вести, делай, что предписано! — сказал я обращаясь скорее в пространство чем конкретно к Ивану Шувалову, и не вступая в полемику, открыл двери в опочивальню Елизаветы.
— Тетушка! — мне с порога удалось пустить скупую слезу.
Пропадает талант актера, или лицедея.
— Петруша, заходи, милый! — пригласила меня Елизавета чуть хрипловатым голосом.
Само помещение было явно не приспособлено под спальню, скорее это была толи столовая, толи малая гостиная. Императрица часто меняла локацию спальни даже в пределах одного крыла дворца. Мания преследования доходила до того, что строители изменяли конфигурацию комнат, замуровывали один вход и прорубали срочно другой [исторический факт]. В данном случае вообще использовали для спальни проходную комнату, которая более всего могла бы выполнять функции малой гостиной.
— А возмужал то Петр Федорович! Как думаешь, Марфуша?
«А слона то я и не заметил» — подумал я, наблюдая, как «выплывает лебедушка» более центнера весом.
— Да, Лиза, уж больно на батюшку твоего становится схож, кабы только норов по-мягчее, да признательности тетушке своей поболей, — ответила императрице Марфа Шувалова, возможно, еще больше интриганка, чем ее муж Петр Иванович.