Первым на берег, поспешил десяток казаков, которые некогда прошли, пусть и краткий, курс обучения в пластунском батальоне при цесаревиче. Вернулись четыре человека, из которых один был серьёзно ранен. Не вернулся бы никто, если не самопожертвование казаков. Станичники, как только поняли, что попали в засаду, разделились. В то время, как одна пятерка стала отстреливаться и сразу же пошла в атаку, другие пять казаков устремились обратно.
Местные индейцы племени тлинкитов оказались агрессивными и настроенными враждебно, поэтому пришлось организовывать целую военную операцию по высадке десанта.
Три корабля начали бомбардировку местности, особенно накидывая по лесу на склоне одной из гор. Именно там и поджидали русских казаков аборигены, чтобы напасть из засады. В зрительную трубу было видно, что канониры попадали в цели, люди разбегались и устремлялись дальше от побережья.
После началась высадка десанта и зачистка местности. Четыре десятка тлинкитов оставили свои жизни у удобной для города бухте.
А потом начался каторжный труд — нужно было успеть за полтора месяца не только построить дома, но и организовать необходимые фортеции. Тлинкиты же старались нападать на русских колонистов, постоянно теряли уже десятки своих соплеменников — великолепно показывали себя многозарядные пистоли Данилова, но аборигены не отступали. Вот только настолько большой расход пуль и пороха привел к осознанию, что при текущей интенсивности обороны, пройдет не более месяца и пистоли, как и фузеи могут оказаться ненужными железками. Было еще немного арбалетов с ограниченным количеством болтов, но и они вряд ли бы решили проблему.
Вопреки, но худо-бедно построится к началу сентября получилось. Отстроили форт, большие избы для размещения сразу до двадцати человек, кое кто называл эти строения «казармами», скотники, склады, тренировочные площадки. Чего не делали, так не обрабатывали поля. С сельским хозяйством, с выращиванием репы и потата разбираться будут когда будет и более безопасно, да и пора года не предполагала землепашенные работы.
— Господин капитан третьего ранга! — обратился к Овцыну мичман Колесников, когда глава поселения собирался спать.
Время подходило к полночи, и Дмитрий Леонтьевич уже изготовился ко сну. Запланированное посещение царства Морфея должно было состоятся после того, как Овцын выпьет пару стаканов водки с перцем, в качестве лекарства от сырости, ну и чтобы снять напряжение дня.
— Что, мичман? — отрешенно спросил Овцын, пряча стакан с водкой.
Глава колонии никогда не появлялся перед подчиненными во хмели, мог выпить водки только уже тогда, как приготовился ко сну.
— Пропал мичман Сергей Иванович Зейский, — коротко, без подробностей, ответил Колесников.
— …м — м, — Овцын мычал стиснув зубы, чтобы не сорваться перед подчиненным на мат.
— Со вчерашнего вечера его не видели, до этого был в дозоре. Плутонг, с которым он ходил не стал сообщать, что командир ушел, так как солдаты получили приказ Зейского молчать, — добавил подробностей мичман Колесников.
Овцын сперва хотел что-то делать, бежать, спасать. После героического сражения у острова Мадагаскар, да в условиях ограниченности общения с образованными людьми, он подружился с Сергеем Ивановичем Зейским, потом Дмитрий Леонтьевич часто разговаривал со своим приятелем, делился своим опытом. Однако, что-либо делать для прояснения ситуации с мичманом, было поздно, солнце уже давно ушло, а в темноте, в условиях практически осады, было невозможным вести людей в поиск — сгинут.
— Ждать, усилить дозоры и всем приказ, никуда не отлучаться. Пусть наутро пройдут к тому месту, откуда ушел Зейский, — отдал распоряжения Овцын и достал новый штоф водки, ее понадобится больше, иначе Дмитрий Леонтьевич просто не уснет.
Утром никто не нашел мичмана Зейского, как и в течении трех дней. Но вот на пятый день отсутствия, когда мичмана успели помянуть, благо не отпели, Зейский пришел сам. Но только это, хоть и был Сергей Иванович Зейский, но точно не мичман русского флота, да и на дворянина он был не похож. Одет Сергей Иванович был в традиционные шубы тлинкитов, был в сопровождении трех мужчин-индейцев и, судя по улыбке, чувствовал себя в прекрасном расположении духа.
Овцын не знал — пороть или хвалить Зейского. Скорее второй вариант. И дело не в том, что дворян не порют, а в том, что мичман принес хорошие новости и, скорее всего, мир. Но за ослушание, так, по-отечески, можно было и выпороть.