— Хорошо. — Константин посмотрел на учетчика. — Через три часа общее построение. Все должны быть. Кроме больных, разумеется.
— Не пойдут, — сказал тот.
— Прикажут, пойдут!
— Так, кто прикажет?
— Первые и вторые помощники.
— Не станут они этого делать.
— Вот. Вот эти через час должны быть у меня. Буду раздавать инструкции. Скажите: их зовет капитан торговой шхуны "Офелия" Константин Рум. Они меня знают.
— Это действительно вы? — удивился учетчик.
— Вот видите, — прозвучало чуть надменно. — Они придут. Да еще. При мне застрелился человек. Кто-то из старших. Я не знаю ваших людей. Я спрятал его в последней лодке под брезентом. Через пол часа, чтобы весел на рее… где-нибудь там, в конце.
— Как это?
— Чтоб вы знали, на будущее: за невыполнения приказа Константин Рум вешает не раздумывая. Да, на голову ему, мешок оденьте.
— Понятно.
— Все химические препараты, а главное спирт у лаборантов изъять. Сколько у нас хлорки, краски, что на складах, особенно алкоголь интересует. Все это срочно. Штопальщикам — марлевые повязки, пусть начинают прямо сейчас.
— Зачем это?
— Во первых, тут нечем дышать, а так… и, может быть болезнь передается через воздух…
— В первый раз слышу… но, как скажете…
Картограф поверх карты разложил схему корабля.
— Всех с подозрением на чуму — в семнадцатый отсек. Больных, в тридцатый. Список огнестрельного оружия мне. Будем вооружать помощников. Здоровых, разумеется.
— Будете убивать этих несчастных?
— Если понадобится.
— Вот это, мне в вас нравится! — подал голос капитан.
Картограф посмотрел на Макса: — Крысы, коты, клопы, это потом. Так. — Склонился над схемой. — Пожар, откуда он начался?
Учетчик пожал плечами.
— Там, где-то внизу.
— Где-то внизу, — повторил Константин. — Насосы в тридцатом, это хорошо. Отсеки, почти не разделены, это плохо. Огонь здесь… и я думаю уже здесь, и это плохо, даже очень. А если отсюда, то шанс есть… Только на этот раз господа, тушить будут все. На верху останутся пятеро. Макс, за главного. А все остальные… — Посмотрел на капитана. — И "старшие", и присутствующие…
— Ну это вряд ли, — возразил Фимион. — И медузу бы вам не отдал, но раз надо…
— Все! — строго сказал картограф.
— Скажите лучше, мы пойдем на рифы?
— Да.
— И что есть шанс?
— Учился бы так же хорошо, как вы, сказал бы: "шанса нет", а так…
Обратился к Максу:
— Сейчас спустимся вниз, посмотрим, что у нас горит. — Посмотрел на Лемма. — Если, через час не вернемся…
… и остановился. Слева доносилось сбивчивое дыхание Макса.
— Да, это здесь, месье, — сказал он. — Третий ярус… думаю, это конец.
Константин взялся за дверную ручку.
— Не стоит идти дальше капитан: посмотрите, как из щелей валит…
— Останься здесь, — попросил он кашляя. — Надо знать точно, какой отсек…
— Какой смысл?
— Думаю, есть смысл.
— Месье, если пойдете туда, то уже точно не вернетесь… не делайте этого…
Константин уперся лбом в дверь, стиснул зубы.
— Я вернусь, не могу дышать… я сейчас, — уже за спиной слышался голос матроса.
"Вся в саже… грязная какая… а ручка хромовая блестит… странно… удивительные штуки, эти ручки…Ну чего Костя? Чего встал-то?.. Это просто дверь… Сколько их было… Еще ода… такая же как другие… Просто, еще одна дверь…"
С силой потянул ручку вниз, отворил, и, зажав рот платком, переступил порог.
К вечеру небо заволокло тучами, начало моросить. Ночью поднялся ветер, и полило так, что и дождевая накидка уже не спасала. Пришлось спрятаться в сторожевую будку. Пол часа он разглядывал пристань сквозь дождевые кляксы на стекле. Какие-то подозрительные крутились возле дорогих яхт у северного причала, но у них там свои сторожа. "Вот обокрали бы какую, — размышлял он мечтательно, — разговоров было бы завтра. Можно было бы намекнуть на аванс. А так, скоро нас всех разгонят. В этом городе не так легко найти работу, а ведь когда-то…"
Согрелся, но за окном так завывало, а по крыше так колотило, что от одной мысли, о том что скоро опять делать обход, он ежился, и, чуть вскрикивая, вздрагивал.
"Как разросся город, как они все разбогатели… Тиру, что здесь есть, кроме порта… Тридцать лет сижу в этой будке… делаю их богатыми. Что бы они без меня?.. и где благодарность? Так, а это кто такие?!."
Он вышел из будки и окликнул:
— Эй чего нужно?! Кто разрешил?!.
Всего человек пять, те самые, которых видел у соседей, нагло, преступно, теперь расхаживали по его участку. Тоже в дождевых накидках, с глубокими, скрывающими лица, капюшонами. Никто из них не обернулся на оклик, хотел повторить уже грубее, но осекся: он узнал голос начальника порта.
— …тогда убирайте Эти! — требовал тот, от длинного плаща слева. Плащ вскидывал рукава, и досадовал:
— Ну я же говорил! Я же объяснял!
— Он сюда не зайдет! — поддерживали длинного, плащи справа. — Эти шхуны тоже надо убирать! А мы не успеем… Да итак, он спалил бы нам всю пристань.
— Мы зря волнуемся, месье: они идут к восточной бухте, чтобы там посадить корабль на мель. Даже захотят, сюда они не зайдут.
Все пятеро поднялись к сторожевой будке. Длинный, по лестнице забрался на крышу.
— Как я и говорил, месье! Они повернули. Ветер попутный… через пол часа будут там. Пора отправлять вельботы, месье.
— Отправьте людей, пусть иолы с восточной тоже подключаются, — сказал начальник порта.
— К нам их нельзя пускать, — раздался, раздраженный женский голос. — Пусть пройдут карантин.
— Уже распорядился. Они будут в бараках на косе…
Сторож проводил их взглядом. Только, когда скрылись из виду опустил руку. Кажется, все это время он отдавал им честь, кажется не дышал. Теперь набрал в грудь воздуха, судорожно выдохнув, не спеша поднялся по скользкой лестнице на крышу. Подобно долговязому, приложив ладонь ко лбу козырьком, долго разглядывал далекую пульсирующую красным завораживающим, диковинку.
"Дракон огнедышащий. Величаво. Таинственно. Страшно".
— Не страшно! — кричал Макс. — Снять его уже не успеем, рубите мачту!
— Месье, он приказал рубить бизань.
— Правильно приказал.
Корма, занялась еще сильнее: столб огня, осветил океан, облака, звезды. Стук топоров, крики, свист насосов, заскрипела мачта, ухнула вниз освещая борт факелом огненных парусов.
— Можем проскочить месье!
— Три румба вправо!
Затрещало с правого борта, полыхнуло из вентиляционных люков. Мелкими язвами обугливалась ссохшаяся обшивка. Языки пламени быстро скользили вверх по обоим бортам, от самой ватерлинии.
— Бросьте шлюпки! На борта! На борта лейте!
По палубе носились злые, остервенелые. Тащили, рубили, качали…
Вспыхивали паруса, взлетали искры, все медленнее, тяжелее шел корабль. Еще немного, всего ничего-то осталось… Скоро, скоро по песчаному дну потянется тонкая полоска от киля. И будут прыгать в воду моряки. И будут вытягивать их измученных, радостных за шкирки, и перевяжут раны, и оденут в сухое и чистое. И никто, никто сегодня больше не погибнет. Уже ждут у восточной отмели спасательные вельботы, подтянулись на лодках рыбаки, бросают якоря двухмачтовые иолы.
Это будет, будет, только чуть позже, а сейчас рвется в небо пламя, и с грохотом обваливается кормовая часть верхней палубы, и обжигает паром от хлынувшей в трюм воды. Но цела еще рубка, и раздуваются паруса, и кричит рулевой: — Не Слышу вас!
— Еще три влево! — вглядываясь в темноту уцелевшим правом глазом, кричит, назначенный согласно второго квартального постановления первого кабинета кадрового министерства, от пятнадцатого апреля этого года, на должность старшего картографа торговой шхуны "Цесариус", Константин Рум.
Конец.