— Погоди, а деда звали?..
— Герман Таль. Влиятельный был…
— Ну конечно! — перебил Константин. — А я думаю, что за телеграмма! Я не понял кому… В каюте у меня, в архиве. Как отплыли, принесли… Жив Герман Таль. Была операция. Но пришел в себя… вот ведь история. Пойди обрадуй мастера. Да, и пусть за телеграммой зайдет.
Когда рулевой Квочер удалился, учетчик обратился к Константину:
— Месье Рум, конечно можно перепроверить, но телеграммы не было. Сейчас пересмотрю записи, но и на память: на момент отплытия пришло восемьдесят пять…
— Пиши, — устало сказал Константин. — потом отпечатаешь на нужном бланке.
Послано главным врачом городской больницы, вторым советникам министра здравоохранения Пильманом Карлом Бриксом. Уведомление. Двадцатого июня в четыре утра в состоянии больного Германа Талля произошли изменения. Появился нитевидный пульс, дежурная медсестра зафиксировала сокращение голеничной мышцы. В четыре тридцать: расширение зрачков, подергивание нижней челюсти. В пять утра больной пришел в себя. В шесть утра самовольно покинул больницу. Попутного ветра, господа!
— А поверит? Месье Константин.
— Мастер штурвала? Вы сомневаетесь?
"Вот чем занимаюсь. Ничего не поделать: Сейчас обострять нельзя. Чувствуют, руки выкручивают. Ничего-ничего, через неделю я вам вспомню".
— Следующий.
— Второй электрик Пиркс. Месье Константин, у нас проблема с палубным освещением: кабель забрали вниз, а другого нет. И лампочки… — не договорил, замер, глядя куда-то в сторону.
Константин заметил, что все в очереди, и те что за ней повернули головы, стало тихо.
— Доброе утро, месье Константин.
— Весьма, капитан Женьо.
— Мне бы вас отвлечь на минуту.
Картограф кивнул, не спеша, поднялся.
Появление капитана на палубе — событие. "Старшие", за исключением Рума, поднимались сюда редко, раз-два, в неделю; капитан, на память картографа, захаживал сюда всего — раза четыре. Дожидаясь, он склонился над фальшбортом, уперся в него локтями, устремил взгляд в даль. Константин встал рядом, спиной к борту, закурил, скрестил руки на груди.
— День то сегодня какой солнечный, а?!.
— Да, Эд. Прекрасный день.
— М-да… А ведь мне сегодня тридцать семь. Может, от того и светит так сегодня…
— Мои поздравления.
— Забыл, забыл. А "старшие" вот помнят. Стихи написали. Как зайдешь, напомни. Прекрасные стихи… М-да… А вот все-таки нету ощущения праздника. Хмурые у тебя тут все… лица грустные, затаенные… Надо как-то поднять дух. Надо чтобы радовались…Знаешь, что… а давай гирлянды повесим… вот гляди, можно пустить по мачтам, вот так — треугольником, и вокруг рубки. Как думаешь?
Константин закашлял.
— Людей, Костя, понимать надо. И им стимул нужен. Пусть отвлекутся: разучат какие-нибудь шуточные сценки, обыграют анекдоты про юнгу. Что-то такое, из нашей морской жизни. По вечерам фейерверк. В конце-концов остановиться, устроить катания на лодках. Что-то для людей… настоящее… чтоб заботу почувствовали…
— Час назад сгорел шестнадцатый отсек, — не выказывая эмоций пробурчал Константин. — Обвалился пол, двое провалились…
— Погибли?
— Дышат пока.
— М-да… Время… тяжелое… Знаешь, третью ночь не сплю. Все думаю, думаю, думаю…
— О чем?
— Не знаю. Все путано, так путано… Мишура… А ты как спишь?
— Хорошо. Только мало.
Мимо два матроса несли тяжелый спутанный канат; капитан остановил одного из них жестом; пришлось остановится и второму.
— Ну как — получается? — бодро спросил Эд Женьо.
Матрос ответил растерянной улыбкой.
— Ничего-ничего, ни все сразу… М-да… ну идите, идите…
Испуганно оглядываясь, потащили дальше.
— Знаешь, — вдруг просиял капитан, — а может пошить новую форму матросам? Комбинезоны, и шляпы такие, от дождя. У штопальщиков есть лишний материал… они пока без работы, и…
— А что это даст?
— Пока не знаю. Но… извини, может, это и не лучшая идея, но у тебя ж вообще никаких. Ничего не предлагаешь…
— Хорошо. Я подумаю насчет шляпок.
— Спасибо. Вот тебе работка, включи воображение. По моему это мысль… мысль…
— Эд, мне пора. Видишь, народу столпилось.
— Вечером собираемся, по случаю дня рождения…
— Я не приду. Я буду спать.
— Я хочу сделать важное заявление. Ты должен быть. И это не обсуждается.
Скоро картограф вернулся за стол, щурясь стал разглядывал электрика — , тот сидел напротив. Как ни щурился, не мог вспомнить на чем оборвалась беседа.
"Электрик… электрик…"
— А! палубное освещение, — сказал картограф. — Да-да… Знаете, что. Идите-ка вы, и правда, к завхозу, возьмите гирлянды и протяните через палубу. Какой-никакой а свет.
— А документ.
— Сейчас выпишут. — Словил взгляд учетчика, указал пальцем на электрика, потом крикнул в очередь: — Следующий.
— Заведующий по обмундированию Склисовский.
— Первый помощник "старшего" гардеробщика, и?..
— Именно, — прервал он Константина. — Происходит что-то невероятное. Я в бешенстве. Я кого-нибудь сегодня вызову на дуэль.
— Вы хорошо стреляете?
— Не знаю, месье.
— А я хорошо. Так что лучше успокойтесь.
— Я постараюсь, месье Рум. Но сейчас вы удивитесь не меньше меня. Вы правы, я сяду. Я начинаю терять веру в справедливость, месье Константин.
— Вы пугаете меня.
— Если бы… Суть дела: Я ненавижу беспорядок. А то, в чем приходится…У меня же все под копирочку. Тут особая система — вышколенная, грамотная. Все-таки образование: я ж с отличием закончил…
— Вы что, аттестат принесли?
— Конечно.
— Уберите, уберите это. Не задерживайте. Что вам нужно?
— Конец месяца: матросам и узловикам нужна сменная форма. Она постиранная, выглаженная, с бирками, на каждый комплект пакет документов, отдельная упа…
— Стоп. Вы можете как-то…
— Форма внизу. Туда никого не пускают. Такого безобразия…
— Какой отсек?
— Шестнадцатый.
— Ах вот как, шестнадцатый — произнес картограф задумавшись.
"Такого отсека у нас уже нет".
— У меня все подписи. У меня печати, почти все — семнадцать. Одной не хватает.
— Не хватает?
— Одной всего. Ее ж отменили. Печать аллерголога. Раньше, когда форму стирали в бульоне из костей не очень здоровых животных…
— Постой-постойте, у вас что нет печати аллерголога?! Вы в своем уме?! Что это за отношение к документации? Развели бардак! Без нее форму не дадут, вы что? — протяжно выдохнул. — Это ж главная печать. Как вы… Покажите-ка аттестат… Ладно, не надо.
— Я не знал…
— Ах вы не знали… Теперь Склисовский и хаос, для меня, одно и тоже. Выход один: шить новую форму. Тогда уж за одно комбинезоны, и эти… шапочки от солнца.
Картограф опустил голову, задумался.
"Гирлянды повесили, форму вот перешиваем; может, массовое катание на лодках не такая и глупость…"
Кто-то тронул за плечо. Константин повернул голову, посмотрел вверх и сразу зажмурился, ослепленный солнцем. Из пульсирующей (пульсирующая рябь — ?) ряби донесся голос второго помощника, Эрика Мушито.
— Месье Константин, у нас проблемы. Нужна помощь.
— Я вижу, — прошептал картограф, как только в глазах прояснилось.
Черная, вся в волдырях кожа, местами содранная, путалась в ошметках обугленной одежды. Разодраны руки, ноги, живот. Раздутая шея бугрилась спекшейся кровью. Язык опух и рот полностью не закрывался, в его уголках пузырились розовые слюни.
— Месье Константин спуститесь пожалуйста, — с трудом выговорил Эрик, и принялся кашлять. Кашлял с большими перерывами; захлебываясь и свистя легкие с трудом втягивали воздух, тело вздрагивало, и тогда изнутри вылетали, окутанные розовой слизью, темные пузырчатые кусочки.