Но видели Цезаря со стельной коровой возле каменоломни, видели и мешок у него на плечах, когда возвращался с пастьбы домой… Все знали, что под навесом у Козодоя стоит маленькая кузня (жена выменяла еще во время оккупации) и в кузне этой он налаживает нужный по хозяйству инструмент: то шкворень, то косу, то лопату, то еще что…
Левко Могила, молодой следователь, ухватился за «пастьбу у карьера», «мешок», маленькую кузню и за многозначительное «то еще что»… которое можно было сварганить в «частной», как сказал следователь, кузне.
Но не так просто было поймать Цезаря на существенных, хотя и не слишком доказанных, деталях, видно, неплохо подготовился он к встрече со следователем или просто воспользовался случаем пустить в ход свой острый, колючий ум против «зеленой могилы», как выразился Козодой после встреч со следователем. Кто знает… Одно было очевидно — не возьмешь голыми руками, не «пришьешь человеку дело», человеку, который, помалкивая, и воевал здорово на фронте, орденов кучу получил за взятие чуть не всех столиц Европы да еще прыгал с десантом на свое же родное село и приземлился как раз у хаты Могилы.
И в то давнее время прямо от хаты Могил пошел Цезарь в бой, а маленькие Могилята (и Левко-следователь тоже) еще несколько лет носили сорочки из парашютного шелка, козодоевским же детям перепала самая малость этого богатства.
Жена Цезаря, Франка, до самой смерти не простила ему злосчастного этого парашютного шелка, зла была на мужа за все: и за неизбывную многодетность, что пришлась на самые трудные времна, и за непостижимую его молчаливость, вот и крутилась у сельсовета, с удовольствием сообщая каждому встречному, что следователь «вызвал Цезаря на показания». Супруга была полна злорадства и затаенной надежды: может, хоть этот допрос и страх перед тюрьмой подстегнут наконец мужа и вызовут в нем больший интерес к работе и хозяйству.
Положим, если говорить правду, Цезарь был работящим человеком, разве что ударит иногда ему в голову «дурная кровь», как утверждала Франка, ну тогда и телку мог загнать ради своего «вечного двигателя», а так, чтобы отбиться от хозяйства, от работы, этого не случалось…
— Так где вы спрятали взрывчатку? — с разгона берет на арапа Левко.
Цезарь курит, дым самосада спокойно струится сквозь желтые, специально для допроса подстриженные усы, неспешно тянется вверх, окутывая голову, и уходит к потолку.
— Искали? Искали, — с удовольствием говорит Цезарь. — Чего же спрашиваете? Трясите еще.
— Но давай рассуждать логично… — Слово «логично» следователь смакует, как ароматный кусок дыни (за окном сельсовета, на огороде директора школы, желтеет здоровенная спелая дыня). — В этой истории все улики против вас, Цезарь Охримович: и стельная корова у каменоломни — ваша, и мешок, что несли с пастьбы, и частная собственность — кузня…
— Ваша логика, — так задушевно говорит Цезарь, что следователя начинает мутить, — ваша логика, Лев-ко Константинович, как мой мешок, в который вы и не заглядывали в тот день. А в мешке, между прочим, была трава суданка, а вы, Левко Константинович, говорите — логика. Трава, а не логика. Суданка.
— Хорошо вы назвали эту придуманную траву — суданка! Все-таки, наверно, побаиваетесь правосудия… Ха! Суданка. Сразу придумали или как? — заглядывал в глаза Цезарю Левко. — Видите, вы и психологически выдали себя. Откуда же суданка взялась? — с наслаждением допытывался следователь. — Клюнули-таки, Цезарь Охримович, а?
— Самодельный крючок в рот не лезет, уважаемый Левко Константинович, — и наживка не та, и леска тоненькая, — искренно рассмеялся Цезарь и тут же стал серьезным. — Скажите, почтеннейший, а кто мне за сегодняшнюю работу заплатит? Семья же у меня, дай боже, и солома от дождя гнить стала, скирдовать нужно или как?
— А вы, говорят, рыбку на прошлые праздники глушили? Три сома, две марены, щука — семь килограммов двести пятьдесят грамм. На Белых порогах…
— Глушил.
— Что ж, штраф триста рублей мы имеем или годик принудительных. А вы говорите, скирдовать нужно… — удовлетворенно потирал руки Левко.
— Глушил, глушил… С вашим тестем Сазоном и глушил, досточтимый Левко Константинович, — плюнул в открытое окно Цезарь. — Мои капсюли, а заряд — тестя вашего. Добрая, ох добрая рыбалочка была, товарищ следователь! Да вы и сами знаете: заливное у вашей тещи до черта вкусное было!